укрепляющее заклинание, надеясь, что ничего не перепутал, и убрал магионную сетку. Крыса вздохнула и начала ругаться неприличными словами. Судя по голосу, это был Крыс – бывший возлюбленный Лады.
– Да, – сказал я, – хомячок. Свинка морская. Грызун. Уж лучше бы он оказался бобром.
Только сейчас мы смогли перевести дух, и только сейчас обнаружили еще одного нашего домочадца в состоянии плачевном, приближающемся к трагическому.
На полу при последнем издыхании лежал расплющенный Жаб. Любопытство погубило его: как я узнал после, он спрыгнул с подоконника, где ему велено было сидеть тихо, как мышке, и отправился в коридор – посмотреть, что происходит и почему это Лада визжит так громко. В коридор он попал как раз в тот момент, когда из комнаты вылетели сцепившиеся в клубок Пес и Крыс. И не успел отскочить.
Его подмяли, более того – некоторое время он болтался между Псом и Крысом, и кто-то из них отхватил ему лапку, она валялась тут же, на полу. Раздавленная, можно сказать, расплющенная, она теперь даже отдаленно не напоминала конечность земноводного.
Но о том, что случилось с Жабом, я узнал много позже. В тот момент надо было принимать меры.
Вот когда я благословил судьбу, опрокинувшую в тот злополучный день на голову Жаба целый ушат неприятностей! Если бы не это, если бы мы в тот день не проводили уже одну реанимацию этого злополучного существа, я не выслушал бы лекцию Лады о живомертвой воде и вместо оказания помощи вполне мог бы уморить Жаба окончательно!
А так – так я помчался в ванную, вспоминая по пути все, что говорила Лада о концентрации положительных и отрицательных магионов, необходимой для оказания помощи этому пострадавшему существу. Я открутил краны, поставил верньеры аппарата в нужное положение и включил аппарат на полную мощность. Домовушка принес в лапках Жаба, вернее, то, что от него осталось. И лапку тоже.
– Лапку-то, лапку, – бормотал он, не утирая с мохнатых щечек крупные слезы, – прирастить надобно бы… Как же, однолапому-то…
– Потом, – процедил я сквозь зубы, – потом… А то лапка будет приращена к трупу, а покойнику все равно, с тремя он лапками или с четырьмя…
Честно говоря, я боялся, что пока я буду обрабатывать лапку, Жаб сдохнет. И мне казалось, что конечности земноводных со временем регенерируют даже и без применения живомертвой воды. Сами по себе.
Мы положили Жаба в ванну. Самостоятельно плавать он не мог, и Домовушка взялся поддерживать его, отослав меня в коридор:
– А то там мышка этот клетушку-то того… Измочалит.
Такая опасность действительно существовала. Не переставая ругаться, Крыс грыз проволоку, а зубы у него были острые.
– Ну ты, прекрати, – сказал я. – Будешь вести себя примерно – выпустим из клетки. Тебе теперь с нами жить, в твоих же интересах наладить добрые отношения со всеми…
Он прервал меня неприличным словом. Шерсть на моем затылке встала дыбом. Я с трудом удерживался от того, чтобы не прыгнуть на эту тварь и не задушить ее. Инстинкт, знаете ли, инстинкт кота- крысолова.
У Пса, по-видимому, тоже проснулись дремучие инстинкты собаки-убийцы. (Или правильнее было бы сказать, «во Псе проснулись инстинкты»?) Во всяком случае, он сидел перед клеткой молча, но напряженно, и шерсть его на загривке топорщилась, и он не отрывал взгляда от Крыса.
А когда Крыс неприлично выругался, Пес рявкнул:
– Молчать! – с такой ненавистью, что даже Крыса проняло, и он заткнулся.
– В нашем доме никаких неприличных выражений! – заявил Пес, почти не сдерживая рычание. – Если я услышу хоть одно слово… такое, я тебе хвост откушу.
– Я бы на твоем месте прислушался к Псу, – сказал я, похлестывая хвостом по своим круглым бокам. – У нашего Пса слово с делом не расходится. Если он сказал, что откусит тебе хвост, то обязательно откусит.
Как видите, мы с Псом в данном случае были солидарны и выступали единым фронтом.
Еще бы!
Мало того что этот негодяй заставил страдать любимую нами Ладу; мало того что по его вине жизнь в нашем доме несколько недель была просто невыносимой; мало того что он чуть не убил Жаба, пусть не очень приятного нам индивидуума, но все же нашего домочадца, члена нашей семьи, – так этот Крыс еще и представлял собой нечто мерзопакостное, самое мерзопакостное существо из отряда грызунов. И, коль уж нам с Псом, всемерно презирающим крыс, придется жить с этой тварью под общим кровом и делить с ним наш кусок хлеба и нашу бутылку молока, так пусть хотя бы ведет себя прилично!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,
в которой Лада провожает гостью
Я его любила! Такую крысу…
Между тем из комнаты Лады уже некоторое время не доносилось ни звука.
Я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Лёня лежала уже не на полу, а на тахте, лежала ничком, уткнувшись носом в покрывало, и ее худенькие острые плечики подрагивали. Наверное, от рыданий.
Лада сидела рядом с ней, положив ногу на ногу, уронив руки на колени, а взгляд уставив в стенку. Выглядела она усталой, разочарованной и угрюмой.
Стол лежал на боку, бесстыдно выставив напоказ голые ножки. Еда, прекрасная, вкусная еда, пироги, капуста и прочие разносолы, а также красные гвоздики и бисквитно-кремовый торт – все это перемешалось с осколками битой посуды и громоздилось в виде бесформенной кучи на смятом ковре. И мерзко
