И я заснул.
Проснулся я оттого, что солнечные лучи били мне прямо в лицо. В первый момент я не мог сообразить, где нахожусь – незнакомая комната, незнакомая антикварная мебель; солнечные блики играли на поверхности большого зеркального шкафа, старинное глубокое кресло рядом с изголовьем кровати, сама кровать – образца тридцатых годов, с шишечками, и столик под бархатной вишневого цвета скатертью, а над столиком – часы-ходики. На верхнем резном украшении часов сидела большая черная птица, похожая на галку. Птица дремала, сунув голову под крыло.
Когда я увидел эту птицу, я вспомнил все: и троих ночных грабителей, и лифт, и свой кошмарный сон. То есть не все было сном. Птица оказалась реальностью.
Я пошевелил руками и ногами и с удивлением обнаружил, что все мои конечности целы. Более того – ничего не болело.
Я откинул толстое одеяло – такие, сшитые из множества разноцветных лоскутков, я прежде видел только в кино, – и тут же укрылся снова. Потому что в постели я лежал совершенно голый. Я еще раз внимательно оглядел комнату. Ничего даже отдаленно напоминавшего одежду – какую-нибудь, все равно какую – я не заметил. Зато я заметил, что птица на часах проснулась и очень внимательно наблюдает за мной. Пенсне на ее клюве уже не было.
– Что смотришь, птица Феникс? – сказал я. Я был зол и озабочен, испытывая острую необходимость посетить место общего пользования. Но не мог же я выйти из комнаты в чем мать родила?!
– Санузел спр-р-рава по кор-р-ридору! – заорала вдруг птица. – Р-р-раздельный, р-р-раздельный!
От неожиданности я вздрогнул.
– Цыц, ворона! – шикнул я на нее.
– Вор-рон, не вор-рона, – каркнула птица даже как будто немного обиженно. Или мне это показалось?
Впрочем, я не удивился. Что я, птиц говорящих не видел, что ли? Не ворон, конечно, попугаев, ну да это все равно. Птица – она птица и есть, что в разноцветных перьях, что в черных. Мозгов у нее – кот наплакал, да и те облегченного образца. Чтоб в полете не тяжело было. Так что говорит она не думая. И уж конечно не обижается.
Меж тем физиологические потребности организма все настойчивее заявляли о себе. Завернувшись кое-как в одеяло, я подошел к шкафу, надеясь найти свое белье. Ворона сорвалась с места и полетела прямо на меня, изрыгая из широко распахнутого клюва злобное карканье. Я испуганно попятился. Чертова птица успокоилась, присела на спинку кровати и неожиданно миролюбиво сказала:
– Не будь дураком. В шкаф лазить нельзя. Сказано: санузел направо по коридору. Пойди пописай, прими ванну, как примерный…
Я – к стыду своему – настолько растерялся, что снизошел до объяснений:
– Я же голый!
– В ванной найдешь халат. А вообще можешь не стесняться. Здесь все свои. А Лада на работе.
Что делать? Обстоятельства бывают сильнее нас. Я поспешил выполнить совет птицы. Тем более что мой организм не оставлял уже мне времени отступить с достоинством.
В ванной комнате действительно висел на крючке махровый халат. А еще я обнаружил там ванну, полную – нет, не воды, а чего-то, напоминавшего воду. То есть это была жидкость без цвета, запаха и вкуса, абсолютно прозрачная – и все же, погрузившись в нее, я испытал странное чувство. Как будто я купаюсь в шампанском. Понимаете ли, эта жидкость пузырилась, как шампанское, но без пены, и пощипывала, покалывала кожу. И когда я вылез из ванны, я ощущал себя свеженьким, как только что испеченный хлебчик. Или как новорожденный младенчик – если такое сравнение вам больше по душе.
И что было самое странное – на моем теле не оказалось ни одного синяка.
А во рту были целы все зубы – на месте был даже удаленный в поликлинике правый клык.
Я уже устал удивляться. И решил, что, наверное, мне только приснилось, что я проснулся. А на самом деле я еще сплю и продолжается предыдущий сон, тот, где была говорящая собака и некто лохматый и волосатый. Или, может быть, я уже умер? Но нет, для мертвого я чувствовал себя слишком хорошо. И был слишком голоден.
Я вытерся пушистым полотенцем, натянул халат – халат был явно женский и потому маловат и коротковат – и отправился производить рекогносцировку местности.
Первым обследованным мной помещением был кабинет. Точнее, та комната, в которой вдоль стен тянулись книжные полки, а у окна стоял письменный стол с пишущей машинкой «Украина». Еще на столе имелось сооружение вроде пюпитра, на котором лежала толстая книга, раскрытая посередине. Я полюбопытствовал – по-моему, я уже упоминал о своем чрезмерном любопытстве – и опять удивился, несмотря на прежнее твердое свое решение ничему в этом странном сне не удивляться. Книга эта оказалась собранием сказок братьев Гримм, с картинками. А я готов был голову дать на отсечение, что кто бы ни был хозяин (хозяйка) этого кабинета, он (она) – серьезный исследователь. Такой солидностью веяло от длинных рядов книжных полок, пишущей машинки, деревянного стаканчика с остро заточенными карандашами, стоящего на столе. Впрочем, присмотревшись к книгам на полках, я увидел, что почти все эти книги – сказки, народные или литературные. Кроме них, я заметил на полках справочники по физике и математике, несколько учебников для старших классов средней школы, несколько философских сочинений – «Критику чистого разума», например, и даже пресловутый «Материализм и эмпириокритицизм».
Но когда я потянулся взять с книжной полки томик Толкиена, меня остановило сердитое восклицание:
– А ну не трожь!
Я обернулся. Опять эта птица – она сидела на двери сверху, как на насесте, и буравила меня взглядом своих желтых глаз.
– Положи книжку на место.
Я повиновался.
