сейчас дымок косяка, смешанный с запахами свежего ветра, плодов манго и пока еще не видимого глазу моря, приятно дразнил и щекотал нос.
После того как самокрутка несколько раз прошла по кругу, настроение пассажиров на вагонной крыше значительно улучшилось. Напряжение как рукой сняло. Фабиан, судя по всему, был особенно доволен таким поворотом событий.
– Я больше не в обиде на этого парня, – произнес он.
Время от времени Пиф потирал раненое бедро. Он стоял, устремив взгляд вперед, и стоически наблюдал за тем как локомотив, пыхтя, тянет за собой поезд.
– Послушай, приятель, – начал Фабиан, подавшись немного вперед. – Я хочу перед тобой извиниться за тот фокус со стрелой.
Пиф недоуменно посмотрел на него.
– Ты надоумил этого мальчишку с сигаретами выстрелить в меня из лука? – спросил он.
– Да. Извини меня.
Пиф зашелся в приступе безмолвного смеха, а затем вскинул руки в комическом жесте, как будто защищаясь от чего-то.
– Я все понял. Ты нанял убийцу, чтобы устранить меня. Отныне я верю всему, что ты скажешь.
– Это уже ближе к истине, – безмятежно улыбнулся Фабиан.
– Ты – сумасшедший ублюдок, – снова рассмеялся Пиф, встряхнув головой, – Эх, не хотел бы я оказаться рядом с тобой на берегу моря в тот момент, когда ты окажешься там и узнаешь, что никакой клиники в этом месте нет и никогда не было.
– Ладно, на этот раз оставим твои слова без комментариев, – посерьезнев, ответил Фабиан. – Но мой тебе совет, лучше не искушай судьбу.
Поезд сделал остановку в городке под названием Букай, не обозначенном ни на одной карте. Если вы станете искать это место там, где железнодорожная ветка обрывается на пути к Гуаякилю, то найдете город, именуемый Генерал Элизальде, но отнюдь не Букай. Дело в том, что, несмотря на подвиги прославленного генерала, именем которого назвали город (кстати сказать, чрезвычайно грязный и неприглядный), все называют его исключительно Букай. А раз его так называют, он всегда остается Букаем.
– Знаете, кто родился в Букае? – спросил Фабиан, когда поезд наконец остановился.
– Нет, а кто же все-таки родился в Букае? – спросил я.
– Лорена Боббит, – ответил мой друг. – Та самая, которая мужикам отрезала концы. Тут надо вести себя чрезвычайно осторожно.
– Спасибо за совет, – поблагодарил Пиф.
Дороги Букая представляли собой проложенные в бурой грязи автомобильные колеи. По ним разъезжали американские грузовики довоенной сборки и ветхие мотоциклы. Все мыслимые поверхности были испещрены политическими лозунгами. Они красовались на транспарантах, свисавших со стен домов с плоскими крышами, и – намалеванные баллончиками с краской – на самих стенах. Заявления носили дерзкий характер, граничащий с мелодраматическим пафосом: «Эквадор всегда был, есть и будет страной бассейна Амазонки», «Перу – Каин Латинской Америки». Я как-то позабыл, что чем дальше мы продвигались на юг, тем больше приближались к Перу и соответственно к театру военных действий. По улицам бродили солдаты в боевом камуфляже и бейсболках, с небрежно болтающимися на плече винтовками и пистолетами на поясе.
– Какое это имеет отношение к войне? – поинтересовался Пиф. После выкуренного косяка он говорил уже с ярко выраженным местным акцентом.
– А ты разве ничего не знаешь? – спросил Фабиан. – Ты, черт тебя побери,
– Меня долго здесь не было. Ты лучше просвети меня.
– Видишь ли, – начал Фабиан, – даже если ты веришь в то, что война настоящая – хотя на самом деле это не так, – ты все равно должен знать, что на одной трети нашей страны никто не живет, кроме горстки индейцев. Если бы ты отправился к ним и сказал, что теперь они перуанцы, а не эквадорцы, они ни черта бы не поняли, о чем ты говоришь. То есть если, конечно, тебе удалось бы что-то сказать после того, как они снесли бы тебе голову с плеч. – Фабиана явно пробило на красноречие, и слова текли из него мощным потоком. По всей видимости, травка вызвала в нем вкус к политической риторике. – Но есть и другая причина, – продолжил он. – Если нас лишить куска нашей родной Амазонии, нам станет не по себе. Мы не сможем почувствовать себя латиноамериканцами в полном смысле слова. А враги хотят лишить нас куска законной территории. Даже ты должен это понимать, или я не прав?
– Пожалуй, – согласился Пиф. – Типа того.
– Верно. Тут самое главное – амазонская гордость, – вступил в разговор я. – Это никоим образом не связано с месторождениями нефти в спорных пограничных районах.
Иногда очень полезно иметь такую серьезную и знающую мать, как моя.
– Я этого не слышал, – заявил Фабиан. – Предпочитаю в качестве главной причины амазонскую гордость. Мы в любом случае ни за что не примиримся с Перу. Мы вцепились друг другу в глотки еще во времена Хуаскара и Атахуальпы.
– Какое поэтическое объяснение!
– Да пошел ты!
Когда поезд остановился, Пиф подошел к Фабиану, чтобы попрощаться.
– Не будем обижаться друг на друга. Вот, бери. Я завтра улетаю в Чили и не могу взять это с собой, – сказал он.
И Пиф протянул Фабиану завернутый в газету пакет с «травкой». На него явно произвели впечатление размеры военного присутствия, и, так же как и я, он, видимо, решил, что шляться по городу с наркотиками опасно. А вот Фабиан явно об этом еще не задумывался.
– Спасибо, чувак, – поблагодарил он, засовывая пакет в рюкзак. – Очень мило с твоей стороны. Желаю тебе хорошо оттянуться в Чили. Еще раз извини за тот случай со стрелой.
– Думаешь, это действительно была любезность? – спросил я его, когда Пиф ушел. – Может, не стоит спускаться с поезда и отправляться в город с целым пакетом дури в рюкзаке?
– Солдатам на это наплевать. Если и стоит держаться от кого подальше, то от полиции. Кроме того, мы ведь с тобой не туристы. Легавые обычно устраивают облавы на тех, кто одет как этот твой новый друг, с которым мы только что распрощались, – ответил Фабиан. – И потом, такое случается чаще всего тогда, когда кто-то настучит им про парней, у которых есть «травка». Меня, признаться, так и подмывает заложить этого типа. Я многое отдал бы за то, чтобы увидеть выражение лица чертова янки, когда его возьмут за жопу местные легавые.
– Приятно знакомиться с новыми людьми, верно? – заметил я, когда мы с моим другом спустились с крыши вагона и зашагали в направлении к городу.
Было уже далеко за полдень. Мы с Фабианом по непролазной грязи пробирались к автобусной остановке. Мой друг шагал с присущей ему самоуверенностью, меня же с каждой минутой охватывало все большее беспокойство. Каждый солдат, которого мы встречали, смотрел на нас – как мне казалось – гораздо подозрительнее, чем предыдущий.
– Может, ты все-таки снимешь эту шляпу, чтобы не походить на туриста? – спросил я.
Фабиан продолжал едва ли не строевым шагом идти по улице. Лишь пробормотал что-то типа того, что нам-де никоим образом нельзя демонстрировать нерешительность, даже выбирая автобус, на котором мы поедем дальше. В конечном итоге мы сели в жуткого вида развалюху, судя по всему, выбранную моим спутником наугад. Букай и Пиф вскоре остались далеко позади.
Это был именно такой автобус, о котором я мечтал: приборная доска, затянутая малиновым кожзамом; прицепленные к зеркалу заднего вида многочисленные талисманы и амулеты; клетки с морскими свинками, которыми было полностью заставлено сиденье позади нас. Полное отсутствие подвески в автобусе гарантировало нам прекрасную возможность всем телом ощутить прелести неровностей и выбоин дороги. Единственными амортизаторами в автобусе были разве пружины под водительским креслом. Шофер забавно подпрыгивал на нем, пытаясь сохранить равновесие. На картинке, приклеенной к потолку над его головой, был изображен Иисус Христос, показывающий большой палец. Изо рта у него вырывался пузырек с
