Это «питаемся так же, как и вы» в те дни не прозвучало наивно. Именно оно могло тронуть и убедить. Оно безошибочно доходило до сознания. В самом деле, те же условия и такие же рабочие, а вот мыслят и действуют иначе. Уж не правы ли они?
Миг, и стали опять все у предела. Ели старую сушеную заячью травку, собранную летом вдоль канав, на пространствах, где спорились хозяйки из-за мест, не оциканных песиками. Ели жмыхи и опять мерзли так, что в квартиру с температурой в два-три мороза приводили греться больных.
…Мы питаемся так же, как и вы, но мы знаем, что лишь медленным и упорным трудом, вместе с советами, мы одолеем голод и разруху, мы улучшим все учреждения. Другого пути нет. Другой путь с Деникиным, помещиками и капиталистами…
Воззвание курсантов обеспокоило обывателя. Он испугался, что среди рабочих начнется раскол. Обыватель уже не верил эмигрировавшей власти. Она имела возможность в свой миг сделать историю и не сделала. Взяли и удержали одни «эти». «Эти» сильней всех, и уж остаться б при этих.
События нарастали. Столбы выбросили первый приказ Военного совета (Комитета обороны). Набран был каждый абзац другим шрифтом. За тревожным состоянием, лишавшим возможности работать, изучалось психологическое воздействие шрифтов. Едва ли, впрочем, оно здесь могло быть сознательно примененным. Однако воздействие шрифтов было бесспорно.
Отсутствие большой буквы после точки, когда непременно ее ожидаешь, создавало спешную, непреклонную деловитость, почти судьбу. Круглые жирные буквы, крупные дробинки, откатившиеся одна от другой, били, как попавший в цель залп.
Этот залп гласил, что:
От волнения вычитали все тут же из 23-х 12, и цифра получалась различная.
После хором читали черные, сильные буквы:
Виновные в неисполнении приказа будут привлекаться к ответственности по всей строгости законов военного времени.
Входит в законную силу с момента опубликования.
Положительно, в столбах с воззваниями была самостоятельная жизнь. Едва прочел, уже пойман, уже отвечаешь. Прочитанное вошло в законную силу.
Особенным, со стихами, запомнилось воззвание:
К РАБОЧЕЙ МОЛОДЕЖИ!
Каждое слово торжественно, с большой буквы. Наверху справа:
Опять тяжелые дни на питерских фабриках и заводах.
У нас недостаток топлива. Без топлива не сдвинешь транспорта. Без транспорта нет хлеба. Голодают рабочие, обносившиеся, усталые.
Дальше шло подробное сообщение о том, как «разводят волынку», призывая рабочих бросать работу.
Волынками не изживешь ни холода, ни голода.
И были стихи, с обилием прописных букв, знаков вопросительных и восклицательных, невольно читавшиеся с упором на согласные.
Кончались стихи так:
Петроградский Совет Профсоюзов к своим членам обращался кратко, но красочно:
Снова у подступов Красного Петрограда появился золотой погон…
И боевое предложение: на каждый удар врага ответить двумя ударами — молотом и винтовкой!
На следующий день столбы выбросили уже не одиночные, а двудольные листы, где было объявлено
