Наверное, даже в адрес самого его шефа – старого Гримли – не звучало столько проклятий и оскорбительных слов. К тому же, никто за пределами Королевского квартала не знал, как выглядит Гримли – работал-то кат всегда в маске. А вот Велону маска положена не была. И всякий раз, как Сарадип подавал палачу топор, он слышал в свой адрес такие цветистые 'перлы', несущиеся из толпы, что даже его собственное воображение распространителя грязных сплетен вывешивало белый флаг. Не раз и не два Велон ловил на себе косые взгляды на улицах – из-за этого ему пришлось отказаться от прогулок по большому городу. А эти прогулки имели для Сарадипа смысл – ведь там, среди обычных людей, он чувствовал за собой хоть какую-то значимость. По крайней мере, до тех пор, пока окружающие не узнавали, кто он такой.
Но город хоть и огромный, а подмастерье ката в нем – всего один. И если его не знала в лицо девица, которую Велон намеревался охмурить, напоив вином, за соседним столом обязательно находился человек, пребывающий в курсе дела. 'Хоть бы раз они промолчали, – злобно подумал Велон. – Что, у меня нет права на личную жизнь?!'.
Всю жизнь ходить, оглядываясь, выслушивая оскорбления и снося тычки, Велону совсем не улыбалось. Как не улыбалось ему до скончания дней таскать на поясе бляху мерзкого прислужника.
То, что в Королевском квартале его никто не замечал, определенным образом играло Сарадипу на руку. Зато его и не считали здесь достойной лишь плевков и затрещин тварью, как это было в большом городе. Помощника палача воспринимали как неотъемлемый элемент интерьера – такой же, как вычурная садовая скамейка, на которой он сейчас сидел. Он был нулем – но хотя бы не меньше. А от нуля можно ползти в любую сторону. Главным вопросом в жизни Велона сегодня было – с чего начать?
Единственной должностью, предполагавшей хоть какие-нибудь перспективы, была для Сарадипа та, которую он уже имел. Но продвинуться в системе исполнения наказаний он мог единственным способом – подсидев своего непосредственного начальника, палача Гримли. Как это сделать, если Велон Сарадип не обладает нужными навыками и даже не сможет как следует размахнуться, чтобы снести голову приговоренному к смерти?
'Стало быть, надо этому обучиться, дружище, – подумал Велон. – Да-да, стоит, наверное, попросить старого пса рассказать мне о тонкостях его работы. Только как-нибудь ненавязчиво, чтобы Гримли не понял, для чего мне это нужно. Как бы мне половчее все обставить?'.
Тут Сарадипа осенило. Пытки! В обязанности палача входила не только расправа над приговоренными. В мрачные казематы, где правил бал старый Гримли, доставляли особо опасных преступников, не пожелавших сделать добровольного признания. Не все из них заканчивали свои дни на эшафоте – большинство отправлялось в тюрьму. Но прежде Гримли при помощи огня, железа, веревок и множества хитроумных приспособлений развязывал им языки. Велон успел заметить, что старому палачу эта часть работы совсем не нравится. Гримли пытал убийц и грабителей неохотно, потому только, что в противном случае он был бы уволен. Напившись, палач частенько на чем свет стоит костерил правила, по которым ему приходилось жить.
'Так почему бы не избавить старика от этих неприятных обязанностей? – ухмыльнувшись, подумал Велон. – Чтобы научиться рубить головы, я могу потренироваться на тыквах, но пытки – тонкое ремесло, можно сказать, искусство. Темные эльфы, я слышал, даже какой-то специальный титул присваивают тем, кто в нем преуспеет. Что ж, решено. В ближайшее время постараюсь набиться к Гримли в ученики. А сам буду упражняться в рубке – кстати, не стоит, наверное, ограничиваться тыквами, – Велон подленько захихикал, поглядев на резвящегося поблизости упитанного пса. – Когда же я освою все грани ремесла ката, настанет время избавиться от старого Гримли. Как? Оговорю его. Или подставлю. Он должен исчезнуть, освобождая дорогу мне – великому Велону Сарадипу!'.
Велон отвлекся от своих грандиозных планов на будущее и погрузился в эйфорию, которую дарило ему осознание теперешнего положения – пусть мелкого, но все же неизмеримо лучшего, чем та жизнь, что Сарадип вел прежде. Здесь, в Королевском квартале никто не смотрел на него свысока, разве что сквозь пальцы, но ведь это – совсем другое! Неприметной блохой скакал Сарадип по владениям арланского монарха, отщипывая от государственного достояния крошечные кусочки, которых ему хватало, чтобы чувствовать себя почти счастливым. Он часто вызывался помочь при разгрузке повозок с продовольствием – несколько лишних монет никогда не помешают – и, разумеется, подворовывал, откладывая в нашитый под курткой мешок по палке колбасы, батону ветчины и головке сыра из каждого ящика, пока в потайном кармане оставалось свободное место. Снабжение, назначенное для королевской стражи, было весьма щедрым, и пропажи этих продуктов никто не замечал.
Такая прибавка к государственной кормежке несколько изменила внешность биланца. Случись поблизости кто из его прежних знакомцев – он вряд ли опознал бы Велона с первого взгляда. Сарадип отъелся, растолстел и залоснился, жесткие курчавые волосы его отросли почти до плеч, а глаза заплыли жиром.
Хищения на продовольственном складе были не единственным дополнением к жалованию помощника палача. В каморке, выделенной Сарадипу для жизни, успело уже осесть немало столового серебра. Ведь каждый служащий, приписанный к королевскому замку – а в их число входил и Велон – имел право три раза в день бесплатно питаться в специально отведенной пиршественной зале. Туда, разумеется, не захаживали министры – хотя и могли бы, просто не по чину. Но стражники, музыканты, актеры королевского театра, пажи, молодые волшебники из свиты придворного мага, агенты тайной полиции, наполовину пребывающий в маразме старый шут, и палач со своим подмастерьем столовались именно там. Огромное количество народа, шумиха, неразбериха… Что еще нужно мелкому воришке, чтоб незаметно сунуть в рукав серебряную вилку или нож?
Завернутые в тряпицу, приборы ждали своего часа под кроватью Велона. Он продаст их, когда найдет надежного скупщика. Но для этого ему придется выйти в город…
'Это отребье из большого города из зависти ропщет на меня! – зло подумал Сарадип, вспомнив перекошенные от ненависти лица рабочих и ремесленников. – Они гнут спины, зарабатывая жалкие медяки, а я – Велон Сарадип – живу в Королевском квартале и скоро пойду на пир в честь дня рождения короля! Узнай об этом мои биланские знакомые – подохли бы от зависти. Так ведь туда им и дорога!', – Велон снова мерзко захихикал.
Мимо по аллее прошли, оживленно переговариваясь, две молодые фрейлины. При виде их биланец помрачнел. Еда едой, но вот 'подоить козла' ему здесь было абсолютно не с кем. Ни одна из служащих при дворе возвышенных красавиц никогда не облагодетельствовала бы его своим вниманием. Во-первых – чересчур уж мелкая сошка, а во-вторых, что называется, рожей не вышел. Связываться же с кухарками и уборщицами считал ниже своего достоинства сам Велон. Дорога в большой город была для него закрыта, и вынужденное воздержание – а в последний раз Велон был с женщиной еще в Билане, затащив в кусты какую-то подвыпившую девицу – грозило затянуться весьма и весьма надолго.
'С этим тоже нужно что-то делать, – подумал Сарадип, проводив взглядом изящные женские фигурки. – В конце концов, я – великий любовник, и негоже мне томиться от желания, как узнику, заточенному в темницу на вершине высокой горы'.
Спустя мгновение лицо Велона расплылось в довольной улыбке. Похоже, настало время пустить в дело украденное серебро.
– Хочу наслаждаться вечно, – тихо промолвил Велон Сарадип. – Пускай бы наслаждению моему и ужаснулся мир.
Открыв глаза, первокурсник Магической Академии Рейнард мгновенно понял – мир не таков, каким был еще вчера.
В девять часов вечера, когда студент ложился спать, все еще было прежним. Сегодняшнее же утро напоминало, пожалуй, те рассветы, которые встречают приговоренные к смертной казни в последний из своих дней. Рейнард не знал, конечно, каково приходится этим несчастным. Просто он обладал развитым и утонченным воображением, а еще – тяготел к патетике. Как, впрочем, и большинство начинающих волшебников его возраста.
Ночью Рейнарда мучили кошмары. Сути противных снов он не запомнил – так бывало всегда, когда его сосед по комнате, большой любитель полюбоваться перед сном панорамой ночного города, забывал задернуть занавеску. Дневной свет, врываясь в колодцы глаз, стирал из памяти Рейнарда все, что он успел
