хозяек – Федор Васильевич с удовольствием ел все, что ему предлагали, и тоска мало-помалу отступала.
– Это мясо приготовила Мака! – сообщила Жанна Эдуардовна.
В дверь позвонили.
– Наверное, Геля, я открою! – бросила, вставая из-за стола, Мария Дмитриевна.
Федор Васильевич напрягся. И действительно, в дверях появилась Ангелина с изящным букетом в руках. Она была одета более чем скромно – узкая юбка до колен, тонкий голубовато-серый пуловер, похоже даже мужской, но выглядела безупречно элегантно. Лицо у нее было усталое. А в ушах сережки, те самые.
Ее посадили как раз напротив него.
– Извините, я никак не могла вырваться раньше. Поздравляю! – Она улыбнулась ему и Маке: – Когда свадьба?
– Когда приедет папа! – радостно сообщила Мака и слегка прижалась к нему, словно говоря: это для них, для стариков, а мы все сделаем по-своему.
Он старался не смотреть на Ангелину и хотя лодыжек сейчас не видел, но у нее оказались еще и удивительно красивые руки с длинными, тонкими пальцами, а ее хрипловатый голос, особенно когда она его понижала, вызывал в нем совершенно непозволительную вибрацию. Куда ты, кретин, смотрел? Прав Владька, я ничего не понимаю в женщинах. Но она уже немолодая, вон сколько в волосах седины, и она почему-то их не красит, но ей это даже идет. Однако в жены она не годится, решительно не годится. Только в любовницы… А почему бы, собственно, и нет? Она, кажется, одинока. Во всяком случае, постоянного мужчины, с которым можно было бы прийти в гости к близким друзьям, не наблюдается. А что, надо попытаться… Но как же Мака? А нормально, ничего Маке не будет, если действовать осторожно. Мака – его будущая жена. Молодая, готовая за него в огонь и в воду, и если быть осмотрительным, она никогда ничего не узнает. А Ангелину надо утешить, небось несладко быть одной. Она слишком властная и деловая, мужики ее боятся и обегают за версту. Но мне-то бояться нечего, и мне плевать на ее властность. Будет зарываться – прости-прощай… у меня есть Мака! Главное – всегда об этом помнить.
Что за мерзость, думала Ангелина, как можно на собственной помолвке так пялиться на другую женщину? Хорошо, что Мака сидит рядом с ним и от счастья ничего не замечает, но другие ведь могут заметить. Жанна Эдуардовна, например, или Алина. Надо поскорее сматываться, но неудобно, я ведь только пришла.
Она полезла в сумочку за сигаретами и не успела еще достать зажигалку, как Федор уже протягивал ей огонек. Она прикурила, благодарно кивнула и с наслаждением затянулась.
Как красиво и элегантно она курит, господи, и почему я ничего не заметил там, во Франкфурте, а теперь уже поздно… Плохо, что она работает вместе с Макой, невозможно, например, встретить ее с работы. Какое-то дурацкое наваждение, издевка судьбы… Когда я нашел жену – прекрасную, милую, нежную, мне вдруг попадается на глаза эта стерва. Она типичная стерва, иначе разве могла бы руководить издательством и выжить в наших условиях? Зачем она мне? Не знаю, знаю только, что хочу ее… Раз в сто сильнее, чем Маку… Бедная, я еще на ней не женился, а уже изменяю. Пока в мыслях только, но… Лишь бы никто не заметил, надо оторвать взгляд от нее и переключить внимание публики…
И, уцепившись за какие-то слова мужа Елены Дмитриевны о Дальнем Востоке, где так плохо с энергоснабжением, Федор рассказал какую-то байку о своих похождениях в уссурийской тайге, потом еще одну – и почувствовал, что сегодня он в ударе и все слушают, открыв рты. В том числе и Ангелина, не говоря уж о Маке. Даже Алина смотрела на него с восторгом. У него было достаточно романтическое прошлое, а хорошее чувство юмора и самоирония делали рассказ просто блестящим. Все смотрели на него, и он никого не обделял вниманием. Красуется, голубчик, подумала Ангелина, ну и пусть – все лучше, чем пялиться на чужую женщину в день своей помолвки.
Наконец Мария Дмитриевна принялась собирать грязные тарелки. Ангелина вскочила, чтобы помочь подруге.
– Ну как он тебе? – спросила она на кухне.
– А бог его знает, но определенно очень обаятелен и, несомненно, талантлив, только как-то он плохо монтируется с Макой, вернее, она с ним. А впрочем, пусть лучше будет Головин, чем какой-нибудь металлист или байкер. По крайней мере, он не наркоман, приличный вроде бы человек, с положением. Я для нее хотела чего-то другого, помоложе, посвежее, но раз она выбрала… Знаешь, мне все эти штучки Валерия с отцовским благословением, испытательным сроком и прочей чепухой поперек горла. Какой в них смысл, если они уже спят вместе?
Ангелина прекрасно понимала, что они уже спят вместе, но слышать это было почему-то больно и неприятно.
– Гелечка, а ты о нем хоть что-то знаешь?
– Совсем немного, но, по слухам, он вполне порядочный человек. Ну бабник, вероятно…
– Бабник – это даже хорошо, по крайней мере у него большой опыт и с точки зрения секса у них, я думаю, проблем не будет, а то эти верные мужья… – она состроила такую гримасу, что Ангелина фыркнула. Она отлично поняла – приятельница намекает на собственного мужа, однолюба и тугодума во всем, что не касается его профессиональной деятельности.
– И потом, в конце концов, они же не католики, разрешения римского папы на развод не потребуется. Главное – не спешить с детьми.
– Вот тут ты не права, Маруся. Ему-то уже надо спешить.
И подруги рассмеялись.
Прошло несколько дней. Федор Васильевич успокоился. Когда он не видел Ангелину, ему было куда легче. А Мака между тем постепенно внедрялась в его жизнь и уже делалась ему необходимой. Субботу и воскресенье она истово драила его холостяцкую берлогу, и немало в этом преуспела. Правда, как-то она спросила осторожно:
– Феденька, а может, мы пока поживем у меня? А тут сделаем небольшой ремонт?
– Нет, – покачал он головой, – никакого ремонта!
– Но почему? Посмотри, у тебя потолок на кухне какой грязный? Раковина вся оббитая…
– Мака, мне надо работать!
– А почему ты не можешь работать у меня? Там же две комнаты, я буду тихой, как мышка, а тут пока сделают ремонт. Ты не думай, я всем буду заниматься сама, а ты сиди себе и работай!
– Ненавижу ремонты!
– Да кто ж их любит? – засмеялась она. – Но надо!
На семейном обеде у Дуси она опять завела этот разговор. Та ее горячо поддержала:
– В самом деле, Феденька, так приличные люди уже не живут.
– А кто вам сказал, что я приличный? – засмеялся он, чувствуя, что эти бабы его дожмут. – Я совершенно неприличный, даже, можно сказать, непристойный!
– Глупости, Федя. Мака права, поживи пока у нее.
– Я говорил, что вы еще будете дружить против меня.
Мака понравилась всем членам семьи, за исключением Шурки. Та всегда при Маке хмуро сводила брови домиком, поджимала губы и забивалась куда-то.
– Ревнует, – объяснила Дуся. – Она же обожает Федора. А ремонт делать надо, и я во всем помогу Маке. Мы не будем ничего грандиозного затевать, никакого евроремонта, только самое необходимое.
– И с рабочими сами будете договариваться? – уже начал сдавать позиции Федор.
– Конечно! Ты просто возьмешь из дома то, что тебе необходимо, а потом вернешься в отремонтированную, чистенькую квартиру! – ликовала Дуся, чувствуя, что брат побежден. Сколько лет она хотела отремонтировать его квартиру – он ни в какую, а Мака живенько с ним справилась. Это понравилось Дусе. Устройство дома было ее стихией. В собственном доме было уже все устроено, доведено до совершенства, и делать практически нечего! Зато теперь можно вновь засучить рукава и усовершенствовать квартиру брата!
– Зачем? Мы лучше ее сдадим, а поживем у меня, – тихо сказала Мака, но так, чтобы Федор не слышал.
– Разумно, – согласилась Дуся и решила, что теперь ее брат в надежных руках.
– Да, а потом вы скажете, что я свалил все на слабые женские плечи, что я лентяй, захребетник и
