то резко обрываясь вниз, и неожиданно уперлась в шаткий подвесной мостик через быструю горную реку. Не сбавляя шага, Фарид ловко преодолел это препятствие. Ибрагим жестом предложил последовать за ним.
С опаской глядя на это чудо инженерной мысли, представляющее собой перетянутые веревками кривые жерди, и стараясь не смотреть на бурлящую глубоко внизу пенистую воду, Николь первой последовала за бербером на другую сторону ущелья, где начиналась оливковая роща. Не долго думая, Сэнди последовала за ней. «Видел бы меня сейчас Артур», – поймала она себя на мысли, случайно посмотрев вниз с середины моста.
Факир жил в самой верхней части поселения, высоко над жилищами остальных берберов. Один за другим они карабкались по узкой крутой тропинке, ведущей к его пещере. В скале был выдолблен проход, протиснуться в который взрослый человек мог, только согнувшись.
– Сюда, пожалуйста, – сказал Фарид и скрылся за пологом, завешивающим вход.
Жилище факира представляло собой вырубленную в скале келью, такую крошечную, что все пришедшие с трудом разместились на циновках, лежащих на глиняном полу. Неровные каменные стены производили мрачное впечатление; в небольшой нише на уровне глаз горели две оплывшие свечи, их тусклые отблески были здесь единственным источником света. А в темном углу на ветхой циновке сидел древний сгорбленный старик и, тихонько бормоча что-то себе под нос, подкидывал угольки в стоящую перед ним жаровню. Он не обратил внимания на приход гостей, и возможно, даже не заметил их.
Сэнди вспомнились колдуны из детских сказок. Она на мгновение представила, как из каменного пола пещеры возникает джинн, призванный прислуживать старому чародею.
Фарид что-то сказал факиру на берберском. Тот ненадолго прекратил свое бормотание, но затем вновь, не ответив, продолжил свое действо.
Так продолжалось несколько минут, и никто не решался нарушить молчание. Наконец, старик прервал свои действия, поднял голову и неторопливо оглядел сидевших перед ним людей, подолгу задерживая на каждом взгляд удивительно глубоких, внимательных и безмятежных глаз. Закончив этот осмотр, он вновь обратился к жаровне, произнеся несколько неразборчивых слов.
– Дайте ему золотую вещь, которую вы привезли, – перевел Фарид.
Все перевели взгляд на Бадера, который, не отводя глаз от факира, достал из складок одежды шкатулку и, не глядя раскрыв ее, вложил в темные узловатые пальцы старика золотую змейку. Факир взял ее, прикрыл глаза и несколько долгих минут держал в ладонях, перекатывая из одной руки в другую, проводя по ней пальцами, поглаживая.
Затем, не раскрывая глаз, старик начал говорить. Его тихий голос напоминал шелест древних рукописей. Он говорил медленно, делая большие паузы между словами, а в тон ему Фарид негромко переводил берберские слова на французский.
– Вещи – как люди. Бывают злыми и добрыми. Когда мастер делает вещь, и потом, когда другие люди владеют ею, они передают ей частицы себя. Частицы своего пота, крови, слюны, слез… И золото сохраняет их, несет в себе и передает дальше. Много всякого есть в этой вещи… И знающие отдали бы сокровища, чтобы владеть ей или хотя бы прикоснуться к ней… Подобное притягивается, и злой найдет несчастье, а добрый получит добрую силу, – Факир вновь замолчал, по-прежнему, будто лаская, поглаживая пальцами амулет. – Сила вещи – в ее полноте, а отдельная часть бессильна. Не бывает ночи без дня, мужчины без женщины, и как узнать, что такое добро, если не будет зла? Кто разъединяет половины – слаб, а кто соединит их, обретет полноту. Две половины – одно целое, и связывают их дорога и мудрость… – Старый бербер раскрыл глаза, и, глядя на внимательных слушателей, закончил. – Солнце начинается с восхода, и там, где оно родилось, нужно искать. Идите с добром и ищите дело восхода…
Оставив старика наедине с его жаровней, выбравшись из кельи на свет и спускаясь по узкой тропе к машинам, все молчали, обдумывая услышанное. Внизу довольно сухо распрощались с Бадером и Леви – вновь начинать здесь торг было, очевидно, невозможно, и уже садились в розоватый от пыли внедорожник, когда Бадер окликнул их.
– Приезжайте завтра утром. Обсудим, – коротко сказал араб и, не дожидаясь ответа, пошел к своему лимузину. Проводив его глазами, остальные также тронулись в сторону Марракеша.
Некоторое время все были по-прежнему погружены в свои мысли, и только когда машина выехала, наконец, на более или менее ровную дорогу, Сэнди спросила:
– Ну, и что могут означать слова старика?
– Да, вместо того, чтобы прояснить ситуацию, он ее еще больше запутал, – усмехнулась Николь, очевидно думавшая о том же.
– Факир знает, что говорит, каждое его слово исполнено смыслом, – уважительно заметил Ибрагим. – Он видит то, что скрыто от наших глаз. Надо только суметь понять его слова, и истина вам откроется.
– «Нужно искать там, где родилось солнце»… – задумчиво проговорила Сэнди. – Если солнце – это талисман инков, то искать нужно там, где он был сделан? В Южной Америке?
– Вы говорили, что на карте, переданной Антуаном, – вспомнил Мэттью, – какой-то из районов Сан- Франциско де Кито. И одно место помечено крестом…
– Но ведь Писарро в письме Хасинте написал, что пришлет ей все три части, – возразила Николь.
– Три части с тремя разными людьми… – возразила Сэнди. – Возможно, он был убит раньше, чем успел отправить последнего гонца. В этом случае талисман действительно мог остаться в Кито.
– Но что означает это «дело восхода»? – спросила Николь и, не успела она договорить, как Мэттью вдруг хлопнул в ладоши, что в его исполнении было почти равносильно экстравагантной выходке. Конечно, все обернулись к нему:
– А вы не задумывались, как можно перевести «дело восхода» на испанский? – с победным видом смотрел на них англичанин. – Empresa del Levante!
– Компания Писарро и Альмагро!.. – пораженная, проговорила Сэнди.
Действительно, если это и было совпадением, то удивительным. Новость казалась по-настоящему важной, да и из Голландии давно не было никаких вестей, поэтому Николь прямо из машины набрала номер Лео. Он тихим голосом ответил, что не может говорить, потому что они как раз сейчас, наконец, у Герхарда и непонятно, сколько это может продлиться. Договорились созвониться на следующее утро.
Урча бесполезным в городе мощным двигателем, запыленная машина медленно протискивалась сквозь толчею улиц розового города. Сумерки уже опустились на Марракеш, и редкие желтые фонари разгоняли их мягкими кругами света.
* * *
Утром Николь разбудил стук в дверь ее комнаты. На пороге стояла растерянная Сэнди, державшая в руке лист бумаги. Ничего не говоря, она протянула его не вполне проснувшейся Николь. На листе четким аккуратным почерком Уоллиса было выведено:
«Николь, Сэнди, к сожалению, срочные обстоятельства вынуждают меня уехать в Лондон. Искренне ваш, Мэттью Уоллис».
Николь потрясла головой, силясь прогнать сон, перечитала записку и взглянула на Сэнди.
– Ничего не понимаю. Бред какой-то… Что это значит?!
– Я проснулась и спустилась вниз, – сказала Сэнди. – На столе лежало это… Флоранс сказала, что Мэттью расплатился с ней за комнату и уехал на рассвете. Нас просил не будить, сказал, что мы все поймем…
Николь взяла телефон и набрала номер Уоллиса. Телефон был выключен.
– Позвоним Лео? – спросила она.
– Подожди. Может быть, он решил один поехать к Бадеру? Раньше нас? Давай быстро поедем туда, он же сказал, что ждет нас утром, а потом уже будем звонить в Амстердам.
– ОК, – тряхнув растрепанной шевелюрой, согласилась Николь, – через три минуты я буду готова.
Меньше чем через час доживающий свой век «Мерседес», из тех, которые в Марракеше называют гордым именем «гран такси», подъезжал к вилле Бадера. У ворот стояло несколько машин, рядом с ними
