Выпила красного вина.
Господи, а как же мы друг друга узнаем? — испугалась вдруг Элла. Ведь за столько лет мы обе неузнаваемо изменились. Или мать рассчитывает на свое материнское сердце? А может, она будет стоять с табличкой «Элла Якушева»? А вдруг она по какой-то причине не сможет приехать в аэропорт?
Тогда, наверное, она попросит кого-то меня встретить или объявят по радио, чтобы я подошла к окошку информации, а там скажут, чтобы я взяла такси? Но я ж не говорю по-немецки… Ничего, объяснюсь по- английски! Главное — у меня есть с собой деньги, на худой конец — возьму такси и поеду в какой-нибудь отель… Ерунда, как она может меня не встретить? Чушь собачья! Обязательно встретит..
От волнения она даже не заметила, как прошла паспортный контроль. И, стараясь не терять из виду высокую девушку в красной курточке, которую выбрала ориентиром, направилась за багажом и вдруг вспомнила, что сумки — чужие, испугалась, что может их не узнать, но тут же успокоилась Машка вчера навязала на багаж красные ленточки.
Ага, вот сумка! А вон и вторая, на колесиках. Погрузив все это на тележку и туда же положив коробку с тортом, которая, к счастью, не помялась в мелком багажном отсеке, Элла подтянула живот, перевела дыхание и медленно направилась к выходу, замирая от страха. И тут же увидела мать. Та мало изменилась. Постарела, конечно, и волосы явно крашеные, но… Очень стильная европейская дама растерянно озирала толпу выходящих пассажиров.
— Мама!
Европейская дама вздрогнула, глянула на Эллу, и они бросились друг другу в объятия.
— Мамочка, я сразу тебя узнала, с первого взгляда!
— Боже мой, Элка, какая ты толстая!
Ее как обухом по голове ударили. Чего угодно ожидала она от встречи с матерью после стольких лет, но такое! Больше всего на свете захотелось немедленно вернуться в Москву. Слезы комком стояли в горле, но она взяла себя в руки и холодно сказала:
— Ты разочарована, мама?
— Ах нет, что ты, прости меня, это я от растерянности, сама не знаю, что ляпнула, ты пойми, я ж тебя помню маленькой девочкой…
— Я и тогда была нехуденькой.
— Но ведь все могло измениться с годами…
Она говорила по-русски странно, одесская интонация сохранилась, но появился какой-то чужой акцент.
— О, сколько у тебя вещей, ездить надо с минимальным багажом, в конце концов всегда можно купить что-то необходимое… Ну ничего, научишься… Идем скорее, у меня на сегодня много планов!
Не будем терять время, правда? Иди за мной!
Мать шла впереди, а Элла уныло катила за ней свою тележку с сумками и тортом. Мать была стройная, подтянутая, с красивыми ногами, в короткой модной юбке.
Хорошо хоть, ноги я от нее унаследовала. Мать остановилась возле роскошной «Ауди». Открыла багажник. Элла погрузила туда свои пожитки, окончательно пав духом.
— Ты водишь машину? — спросила мать.
— Нет.
— Но как же ты обходишься?
— Прекрасно обхожусь, — пожала плечами Элла. Разве такие вопросы должна задавать мать?
Они сели в машину.
— Пристегнись!
Элла покорно завозилась с инерционным ремнем, никак не попадая в замок.
— Я не умею.
Мать молча помогла ей. В машине повисла тяжелая пауза.
Вырулив со стоянки, мать сказала:
— Ну рассказывай!
— Что?
— Все! Я абсолютно все хочу о тебе знать!
— Ну я не знаю… Ты, наверно, не поймешь…
У нас ведь все изменилось, совсем другая жизнь…
— А как ты оказалась в Москве? И давно?
— Давно, уже двадцать лет…
Они уехали в Москву в тот же день. Элла ничего не смогла с этим поделать. У них было два купе в абсолютно пустом вагоне. Всю дорогу дядя Адик возмущался:
— Нет, вы можете мне это объяснить? Если вагон пустой, где тогда билеты, спрашивается вопрос? Почему их нигде не было? Почему надо было унижаться в обкоме, спрашивается вопрос?
— Дед, тебе не все равно? — морщилась Ия. — Тебе же лучше — не надо стоять в очереди в сортир! Ты едешь как важная персона, вот и радуйся!
— Как, спрашивается вопрос, я могу радоваться, что столько народу не достало билетов, что вагон идет порожняком, а железная дорога недосчитается прибыли! Это черт знает что!
Ия не выдержала и, схватив Эллу за руку, увела ее в соседнее купе, где работал кондиционер, было чисто и шикарно.
— Мне лично нравится так ехать, тем более тетя Жека надавала с собой таких вкусностей! Элка, ты можешь рассказать мне откровенно, из-за чего такой кипеш?
— Из-за меня, — вздохнула Элла. — И из-за Витьки.
— Так! Кто такой Витька, почему не знаю?
Элла не была уверена, что надо посвящать Ию в свои тайны, но, с другой стороны, кто ей поможет, кроме Ии? И она, рыдая, поведала той горько-сладкую историю своей преступной первой любви.
— Ну ни фига себе произвол! — возмутилась Ия. — Взять человека и отправить в другой город, не спросясь, как посылку! Варварство! Ты так его любишь?
— Ужасно!
— И он тебя ужасно?
— И он! Он даже хотел мне ребеночка заделать, чтобы нам разрешили жениться…
— Еще не хватало! Идиот он, что ли? Но с другой стороны… Это даже трогательно. Он, видно, совсем еще телок, хоть и отсидел в колонии… Ну ничего, Элка, все утрясется. А может, так и лучше…
Поживешь недельку-другую в Москве, наведем на тебя столичный лоск, познакомишься со знаменитостями, будешь делать вид, что успокоилась, что тебе не до одесского урки, и вернешься, не дрейфь!
Главное, чтобы дед с бабкой давали правильные сводки о твоем состоянии духа.
— А вдруг Витька обидится, что я так уехала?
— А мы ему телеграмму пошлем! Ты его адрес знаешь?
— Конечно!
— Значит, на ближайшей большой станции пойдем погуляем и дадим телеграмму. Только текст надо составить заранее. Короткий и впечатляющий. Он с кем живет?
— Со мной, — всхлипнула Элла.
— Я не про то, — усмехнулась Ия. — Кто у него дома есть? Мать, отец?
— А, мать.
— Она в курсе вашего романа?
— Вроде нет.
— Тогда текст должен быть таким: «Связи срочной необходимостью увезли Москву». Будет понятно, что не по своей воле поехала.
— А может, не надо про срочную необходимость, он еще подумает, что на аборт…
— Верно мыслишь, Элка! Хотя, что мы напишем, не так важно! Главное — как подписаться.
Элла — не годится. Мать сразу что-то просечет.
Значит, надо придумать подпись. Как он тебя называет?
— Элюня.
