— Да то же самое, только еще хуже. Когда мужики предают, это вроде естественно, я уж давно от них ничего не жду, а когда мать…
— Так и не простила?
— Я много лет уже об этом не думала, а сейчас все всколыхнулось…
— А если она позвонит, разговаривать будешь?
— Наверное. Послушаю, что она мне скажет.
Но она ждала этого звонка, боялась и ждала.
Он раздался в девять утра. Элла сразу поняла — это звонит мать.
— Элла? — раздался красивый, глубокий голос, показавшийся ей незнакомым. — Элка, это мама!
У Эллы вдруг пересохло во рту.
— Эллочка, ты меня слышишь? Алло, алло!
У нее появился акцент, мелькнуло в голове у Эллы.
— Алло! Алло!
— Да, мама, я слышу!
— Господи, Эллочка, детка моя, как ты живешь?
Эллочка, ты можешь меня простить, я так перед тобой виновата! Господи ты боже мой, я даже не знаю, как говорить-то с тобой.., ты же совсем уже большая, да? Ты, наверное, многое в жизни уже поняла и сможешь простить свою маму? Ну почему ты молчишь?
— Я… Я не знаю…
— Понимаю, тебе трудно, столько лет прошло. Знаешь, нам необходимо встретиться — чем скорее, тем лучше, поговорить, я готова на коленях просить у тебя прощения, я так боялась, что не найду тебя. Эллочка, детка, как ты, как тебе живется?
— Почему тебя вдруг это заинтересовало? Ты хотя бы знаешь, что бабушки уже нет?
— Я почему-то так и думала, — упавшим голосом проговорила мать. — Я перед ней страшно виновата… Страшно… Но все было так сложно… Я расскажу тебе свою жизнь… Я надеюсь, ты поймешь и простишь свою беспутную мать… — Она всхлипнула. — Скажи, а у меня есть внуки?
— Нет и никогда не будет, — жестко ответила Элла.
Она не слишком грустила из-за бегства Ивана Аркадьевича, только боялась, не залетела ли. Но через несколько дней все страхи улетучились. Зато теперь, собираясь в кино или в гости, она слегка подкрашивала глаза. Бабушка как будто не замечала этого. Поняла, наверное. А однажды Элла застала ее у зеркала в ванной, где бабушка красила ресницы ее тушью. Это показалось Элле настолько диким, что она громко ахнула. Бабушка обернулась.
Один глаз был густо накрашен.
— Ты что делаешь? — воскликнула внучка.
— Да вот, решила посмотреть, не слишком ли это… По-моему, вполне, ты как считаешь?
От изумления Элла только головой покачала.
— Тебе, кстати, тоже очень идет, — как ни в чем не бывало заметила бабушка.
— А ты куда это красишься, ба? На свиданку с Люсиком?
— А хоть бы и так! Я была уверена, что ты уже в курсе, Розка небось настучала? Я как твою косметику нашла, сразу смекнула: внучка решила свободу отвоевать! — засмеялась бабушка. — А ты красивая стала, и взрослая совсем. Ты только поосторожнее с парнями, помнишь, что я тебе говорила? — Бабушка поцеловала ее. — Знаешь что, эта тушь не очень… Давай в воскресенье на толчок смотаемся, купим себе хорошую, импортную, одну на двоих, а? — Бабушка подмигнула ошалевшей Элле, и та вдруг поняла, что ее бабка, хоть и старая — пятьдесят восемь лет, — но еще привлекательная женщина, несмотря на седину, морщинки, прокуренный голос и огрубевшие руки. И еще — она очень неожиданная, ее бабушка.
Прошло несколько дней. Она брела домой из школы, в задумчивости не глядя по сторонам.
А думала о том, что сегодня ей шепнул один парень из десятого класса, незаметно ущипнув за пышное бедро: «Ух, горячая штучка! На таком бюсте небось яичницу жарить можно!» Элла в испуге шарахнулась, десятиклассник был противный, и слова его показались обидными, но отчего-то она сомлела. Это быстро прошло, но заставило задуматься.
— Элюня, это ты?
Она подняла глаза и опешила. Перед ней стоял Витька Шебанов по кличке Шеба. Он был старше Эллы года на три, и она давно его не видела. Он сидел в колонии. Его мама говорила, что Витеньку подставили, что он не виноват, но отмазать его ей не удалось. Все девчонки во дворе умирали по нему и раньше, а теперь перед ней стоял настоящий красавец, хоть и остриженный наголо. Это было заметно, несмотря на модную клетчатую кепочку.
— Витя, ты освободился?
— Как видишь, красотуля! Ну ты и вымахала, выглядишь — зашибись!
— Ты тоже…
— Слушай, ты все с бабкой живешь?
— Да.
— Она тебя в ежовых держит, а?
— Почему? Нет.
— Может, сходим вечером в киношку, а?
— Вечером не выйдет, — вздохнула Элла, — я должна бабушке помогать.
— До ночи, что ли?
— Ну я не знаю, как получится, — смущенно потупив глаза, пролепетала Элла.
— А если я приду к твоей бабке и попрошу отпустить тебя со мной в кино?
— Не знаю. — Элла задохнулась от безумного желания пойти с ним в кино. Но лучше бы тайком от бабушки — и вообще от всех. Все-таки Витька уголовник, что бы там ни говорила его мать.
— Да не боись, не пойду я к бабке твоей — охота была нарываться! Но до завтра ждать тоже кисло. Давай ты что-нибудь наври бабке или помогай в диком темпе, а лучше и то и другое — полвосьмого встретимся за углом у булочной, зачем всему двору знать, правда же?
— Ну да… А если я все же не смогу?
— Не сможешь — значит не сможешь! Буду ждать полчаса — до восьми.
— А потом что?
— Да уж сумею время провести, — засмеялся он так, что Элла поняла: она не переживет, если он пойдет в кино с кем-то другим.
— Ладно, я постараюсь. А какой фильм?
— Не все ли равно?
— Как? — поразилась она.
А он засмеялся опять и обласкал Эллу таким взглядом, что у нее ослабли ноги и она ухватилась за него — невольно, не нарочно, но обоих тряхнуло током.
— Ого! — вдруг охрип он. — Ладно, буду ждать до полдевятого.
— Я приду.., обязательно, — шепотом пообещала Элла и робко подняла глаза. Он пристально смотрел на нее, не смеялся, даже не улыбался.
— Ну иди… До полвосьмого!
— Вить, а ты когда приехал? — Не было сил уйти, не видеть этих серьезных и слегка все-таки испуганных глаз.
— Приехал? А вчера. И с ходу…
— Что?
— Втрескался!
— В кого?
— В тебя — в кого! Ну иди уже, иди, наври бабке… А то я за себя не ручаюсь.
И Элла отчетливо поняла — второй раз не за горами.
Когда она явилась домой, у бабушки уже дым стоял коромыслом — она пекла на заказ свои потрясающие кексы с цукатами.
— Элка, где тебя носит? Обедать будешь?
— Нет, не хочется!
