От одного рассвета до другого, моя дорогая.
– Ты с ума сошел! Когда отец и братья обо всем узнают, они тебя убьют. Но сначала они тебя свяжут и сдерут кожу, как это делают бандиты в Индии. А потом возьмут раскаленные угли…
Она умолкла на полуслове, потому что он всей тяжестью своего тела придавил ее к кровати.
– Твой язычок словно кнут. Ты, должно быть, всегда отпугиваешь им мужчин, не так ли?
Его замечание ошарашило ее. Ей всегда приходилось следить за тем, что она говорит, скрывать свое настроение и свой авантюрный характер. В противном случае она становилась предметом осуждения и сплетен, которыми развлекалось высшее общество Лондона.
– Значит, это правда, детка.
Черт бы его побрал. Все-то он замечает.
– Нет, не правда, будь проклято твое подлое, коварное змеиное сердце!
Она бешено извивалась, пытаясь сбросить его мощное тело, но это было так же бессмысленно, как черпать воду из Темзы решетом.
– Я думаю, что ты должна решить: или я козел, или у меня сердце рептилии. Но даже я, совершенно не разбирающийся в зоологии, знаю, что нельзя одновременно быть и тем и другим.
Она молча продолжала бороться, но безуспешно.
– Но ты получила ответ на свой вопрос. Тебе ответило мое тело – горячее и твердое. Детка, ты желанная женщина – во всех смыслах этого слова.
Она высвободила руку и изо всех сил заехала кулаком ему в подбородок. Когда он отшатнулся, она вскочила на ноги.
– Как же ты прекрасна, – прошептал он, но в его голосе таилась опасность.
Она проследила за его взглядом и покраснела до корней волос: пуговицы на рубашке расстегнулись и была видна ее грудь с торчащими бугорками сосков.
– Судя по виду этих прелестных бутонов, твоя кровь бурлит так же, как моя.
Ругаясь на чем свет стоит, Индия запахнула рубашку и попятилась к двери.
– Да, от злости. И от ненависти. Клянусь честью, ни от чего другого.
В серой предрассветной мгле его повязка на глазу была такой же черной, как дорога на Ватерлоо, как большие пушечные ядра на телегах, с грохотом проезжавших по булыжной мостовой в сторону фронта.
– Честью? – Он не скрывал сарказма. – Странно слышать это слово из уст женщины. А у тебя есть честь, англичанка? И ты держишь слово, если клянешься честью?
– Всегда!
– А-а. – Его пальцы слегка дрожали. – А когда ты дашь клятву верности мужчине, за которого однажды выйдешь замуж, твой ответ будет честен?
Замужество – это как раз то, о чем ее мать и бабушка не уставали повторять. И тогда Девлин Карлайл будет отодвинут в прошлое – туда, где ему и место.
– Да, будет.
Но почему ее пробирает холод, когда она произносит эти слова?
– Значит, это долг чести?
– Разумеется. Почему ты так на меня смотришь?
– Потому что ты не будешь счастлива в объятиях почтенного английского лорда. В тебе слишком много огня. А он никогда не заставит тебя вскрикивать от страсти. Если ты выйдешь замуж за такого человека, уверяю тебя, ты очень скоро сделаешь его рогоносцем.
– Никогда. Если я и выйду когда-нибудь замуж, это будет не по любви. Но я буду честной, и верной, и самой послушной, как велит долг, женой.
– Разве мужчине нужен долг в постели? – горько засмеялся он.
– Неужели в тебе нет ни капли порядочности?
– Нет. Она исчезла, когда я покинул свою страну и попытался научиться вашим холодным английским привычкам. – Он пожал плечами. – Что прикажете делать с порядочностью? Ею не наполнишь желудок, не согреешь постель. Давай больше не будем говорить о порядочности. А заодно и о чести. Будем говорить только об ослеплении. Об ударе молнии. Потому что именно это я испытал, когда увидел тебя в первый раз – прекрасную и дикую, на великолепной белой лошади, которую ты украла.
– Я ее не украла…
– Ах да. Я забыл. Ты просто взяла из конюшни герцога то, что принадлежало тебе.
– Ты не можешь держать меня здесь! И я не подчинюсь тебе, как ты того хочешь. Никогда! Даже если бы ты был единственным живым представителем мужской половины человечества.
– Боже, что за язык. Острый как бритва. Но скоро я почувствую, какой он на самом деле мягкий и бархатный.
– Ни за что! И если ты сейчас же не откроешь дверь…
– Капитан! Откройте! – В дверь барабанили, а по палубе грохотали тяжелые шаги.
Француз распахнул дверь.
