– Кое-что почти такое же важное. – Глаза Пэйджена стали темными и бездонными. – И я скоро докажу тебе это.
Дыхание Баррет пресеклось, когда она увидела темную страсть в его глазах и ощутила своим телом бешеное биение его сердца.
– Видишь ли, это работает везде. Где бы ни соединились два сердца, связанные воедино. Так как мое связано с твоим, Циннамон, с тех пор как я впервые встретил тебя, дрожащую от холода, всю в снегу. Так ты пойдешь со мной теперь? Позволишь показать тебе все то, что я мечтал показать тебе раньше?
Впервые Баррет напряглась.
– Что случилось, любимая?
– Я... – Она спрятала лицо у него на груди, по ее пыльным щекам покатились горячие слезы.
Пэйджен сжал пальцами ее подбородок и заставил ее посмотреть ему в лицо.
– Ну же, Angrezi. Не прячься от меня сейчас.
Ее глаза были полны боли.
– Ты... тебе все равно, что Ракели... все это время...
Пэйджен резко выдохнул, он только сейчас заметил, что задержал дыхание. И только об этом она волновалась?
– Да мне наплевать на Джеймса Ракели! То, что происходило между вами, ничего не значит, Циннамон. Не больше чем туман, что накрывает чайные поля перед рассветом, или молния, что сверкает в облаках, прежде чем пройдет дождь.
Баррет тихо всхлипнула.
– Но вы были врагами. Он пытался...
Пэйджен прервал ее низким звуком, чем-то средним между рычанием и стоном. Он прижался губами к ее губам, проникая в теплую сладость ее рта.
Медленно он опустил ее на стелящиеся папоротники и согрел жаром своей жажды, огнем своей любви, губы к губам, тело к телу, пока Баррет не задрожала и не почувствовала как прошлое отступает, ее сердце раскрылось подобно бутону весенней розы.
Далеко наверху, над горами разлился поток света, но любовники едва заметили это, предаваясь страсти.
Потому что жажда исходила от их тел и душ, между ними не было места секретам и старым страхам. Каждое прикосновение исцеляло, каждый взгляд убеждал.
– Великий Шива, Циннамон, возьми меня, прикоснись ко мне. Ближе... о, боже!
– Но твоя рука, Пэйджен! Твои бедные пальцы! – Баррет содрогнулась, посмотрев на опухшую, окровавленную руку, которая так ужасно пострадала сначала от руки Рэнда, а потом от руки Ракели.
– Забудь о моей руке! Мне сейчас есть о чем подумать, кое о чем гораздо более соблазнительном, любовь моя. Я сейчас взорвусь как эта гора, если ты не сжалишься надо мной и...
Через секунду то, что осталось от платья Баррет упало на землю шелковым озерцом, и взгляд Пэйджена опалил ее кожу словно огнем.
– Такая красивая, сокол, сбывшаяся мечта раджи. Но ты уверена, Бретт? В конце концов, я чужой в твоем мире. Я не мягкий, цивилизованный джентльмен. Давным-давно я отказался от тех правил, которыми живут ваши английские джентльмены, с которыми он засыпают и просыпаются. Ты точно уверена, что...
Баррет остановила его, приложив палец к его губам. Другой рукой она прикоснулась к темному шраму около его глаза. На глазах показались слезы, когда она придвинулась ближе и покрыла цепочкой поцелуев уродливый шрам, тянувшийся от угла глаза к скуле.
И под ее нежным прикосновением шрамы стали прекрасными, стали знаками, отличившими воина, побывавшего в битве, честью, признаком истинной гордости.
Огонь опалил чресла Пэйджена.
– Святой боже, Бретт. Достаточно, или я...
Ее глаза блеснули за густыми ресницами.
– Больше разговоров, чем дела, так, лорд Сент-Сир? Я не слышала ничего кроме разговоров о волшебной силе рубина, столько месяцев одни разговоры! Что же должна бедная женщина сделать, что бы испытать на себе эту колдовскую силу?
Дыхание Пэйджена прервалось. Он желал ее так, как еще никогда в жизни не желал женщину.
Больше, чем он желал саму жизнь.
И все еще прошлое не отпускало его, удерживало в своих сетях.
Но на этот раз Баррет не стала ждать ответа. Ее рука скользнула к его бедрам, она расстегнула пуговицы на его брюках одну за другой.
Без сожалений или промедления. Темные тени ее прошлого растворились в огне глаз Пэйджена, в его убеждающих прикосновениях. Между ними теперь ничего не стояло – только их любовь.
Его женщина, сейчас и навсегда, и ему не нужен был рубин, чтобы доказать это.
Она говорила ему об этом не забываемым способом, гораздо убедительней любых слов.
Она клялась каждым неуверенным движением пальцев, каждым нежным поцелуем на уродливом шраме, что расположился паутинкой под его глазом.
