настоящему отдохну. Наконец-то.
– Эй! – шепнул Женька, – тыкая Черного в бок. – Смотри.
Катя тоже оторвалась от книги и подняла голову.
Со стороны Пушкинской площади подошли пятеро юнцов с ног до головы в черной коже и со сверкающими на солнце большими металлическими буквами «К» на груди.
– Подонки, – тихо проговорил Черный. – Откуда только берутся такие?
– От сырости, – грустно пошутил Женька и добавил: – Где бы сушилку найти? Надежную и вполне безопасную.
– Ребята, – строго сказала Катрин, – только не драться.
А кротовцы, похохатывая, приблизились к памятнику – самих полярников, сидящих в стороне, они не замечали – и вдруг с громким гиканьем принялись обшвыривать бронзовые фигуры яйцами, должно быть, тухлыми, и еще какой-то липкой гадостью в пакетиках.
– Весело им, – сказал Черный.
– Да-а уж, – протянул Женька, нервно обшаривая карманы.
– Не вмешивайтесь, ребята, ради Бога, не трогайте вы этих дураков, – твердила Катя, уже понимая, что остановить ей никого не удастся.
У одного из юнцов обнаружилась в руках странная увесистая штука, и непонятная еще ассоциация вдруг больно кольнула Женьку. А тот, размахивая своей штуковиной, прыгал вокруг памятника и ухал, как обезьяна. И Женька вспомнил. И в тот же самый момент юный кротовец поднял оружие – да, это было оружие, это был арбалет! – и выстрелил.
Короткая тяжелая стрела ударила в бронзовый висок стоящего на постаменте Любомира, заляпанного яичной скорлупой и гнусными потеками…
– А ну-ка, сволочи, вон отсюда! – бросился Женька к резвящимся юнцам.
И Черный вскочил за ним следом.
– Вы у меня языком будете вылизывать этот памятник, подонки! – кричал Женька. – Слышите?! Считаю до трех.
Кротовцы было решили драпать, но их неформальный лидер, тот, что стрелял – он был постарше и покрупней – сделал им знак стоять, мол, кого вы испугались, товарищи, их же всего двое и баба. И эти мальчишки в черной коже с блестящими буквами, дрожа от страха и злости, и от сладостного предчувствия настоящей драки – с самим Евтушенским, с самим Черным! – стояли, расставив полусогнутые ноги, растопырив пальцы рук, приоткрыв от напряжения рты, и ждали.
– Раз, – сказал Женька, обращаясь уже персонально к их главному и делая шаг в его сторону.
– Два, – сказал он, подойдя почти вплотную.
– Три!!! – завопил кротовец и с неожиданной ловкостью и силой ударил Женьку арбалетом по голове.
И когда Женька упал, те четверо рассыпались, как горох. Только их лидер замешкался на мгновение, и Черный обрушился на него одного… С размаху, ногой в живот, и пониже, и еще раз, и еще…
– Я тебя, гада, на всю твою поганую жизнь в тюрьму запихаю! – шипел он над скорчившимся телом.
А Катя сидела возле Женьки на коленях и расстегивала ему воротник рубашки.
– Он жив, Андрей, – выдохнула она. – Врача! Скорее!
Черный бросился к улице и в этот момент Женька прохрипел:
– Все равно завтра буду в Норде.
– Перестань, глупый, не говори сейчас ничего.
– Ерунда, – улыбнулся Женька через силу. – Ну, как тебе мой безумный поступок?
– Молчи, молчи, – повторяла Катя.
Вернулся Черный.
– Спокойно, Жека. Сейчас будет врач.
– Ты скажи ему, – попросил Женька, – что мне умирать нельзя.
Понимаешь, никак нельзя. Если умру, Брусилов их всех передавит.
Собственными руками передавит. А они же еще дети, придурки…
– Что ты несешь, Жека? – строго сказал Черный. – Да тебя любой фельдшер вылечит. И мы с тобой еще бессмертными станем. Ты же сам всегда говорил: за семьдесят-восемьдесят лет, что нам отпущены, неужели не откроют секрет вечной жизни?
– Верно, – прохрипел Женька. – А завтра – в Норд.
– А завтра в Норд, обязательно, – согласился Черный, хотя оба они прекрасно знали, что черепно- мозговые травмы, даже у вакцинированных, лечатся очень и очень не быстро.
– Слушай, Рюша, ты знаешь…
– Да замолчи же ты, замолчи! – взмолилась Катя.
Женька с трудом глотнул, потом слегка повернул голову и сплюнул кровь. И Черный вдруг увидел
