– Да мне повидать бы его, а подобраться к нему трудно.
– А вы ему кто будете?
– Да никто! Я журналистка, интервью хотела у него взять!
– Журналистка? Так вам не сюда, вам к секретарю его обратиться надо! Если хотите, могу телефончик дать. Мы с ним тоже только через секретаря – если что.
– Спасибо вам большое, записываю! Еще раз спасибо! До свидания!»
Женщина ушла. Через некоторое время я опять услышала голоса. Сема разговаривал со своим напарником:
«– Слышь, Илюха, чегой-то мне эта баба не понравилась!
– А че, по-моему, вполне справная!
– Справная-то справная, да на журналистку вроде не похожа. И вопросы у нее какие-то дурацкие!
– А что, дурных журналисток, что ли, не бывает?
– Я вот как рассуждаю: вопросы такие разве что совсем соплюха может задавать, а это уже взрослая баба. Если журналистка – зачем она хозяина тут ищет, неужели сама не знает, что надо к секретарю обратиться?
– Так что ты думаешь?
– Или у нее крыша поехала, или она чего-то замышляет!
– Чего?
– Почем я знаю! Но подозрительная бабенка, очень даже подозрительная!
– Так, может, предупредить ребятишек?
– Каких ребятишек?
– Ну, этих, охранников!
– Молоток, Илюха! Давай, иди к ним и все расскажи как есть.
– Да нет, Сема, лучше ты иди, ты чего-то подозреваешь, тебе и карты в руки. Давай, иди!
– Нет, пошли вместе, тем более рабочий день все равно кончается! Соберем манатки и пойдем!»
На этом разговор закончился. Интересно, очень интересно! Я глянула на часы. Поздно, половина двенадцатого. Значит, придется все отложить до завтра, да и то с утра я могу только с Мотькой поделиться новостями. Одно хорошо – рабочие предупредят охрану. Что же это за женщина? Действительно нерасторопная, начинающая журналистка, бывшая возлюбленная Феликса или подосланная его врагами убийца? Но для убийцы она слишком уж неосторожна и неумна. Сема прав. И для журналистки – тоже. Значит, скорее всего бывшая возлюбленная. Но и бывшая возлюбленная тоже может быть убийцей! А вдруг она хочет свести с ним счеты? Или она сошла с ума от любви к нему? Меня бы это не удивило! Я с нежностью взглянула на розы, все еще стоявшие у меня на столе.
Утром я, выскочив из дому раньше обычного, помчалась к Мотьке – обсудить впечатления.
– Подумать надо, – сказала Мотька, выслушав мой рассказ. – Конечно, может быть, это зацепка, а может, и вовсе ерунда. Черт, с одной стороны, полезная штука эти «жучки», а с другой, если мы узнаем что-то важное, как мы объясним, откуда информация?
– Да-а! – глубокомысленно проговорила я.
– Вот то-то и оно! Опять мы в дурацком положении, как тогда – с Альбининой квартирой. Знаем много, а сказать не можем!
– Пока что мы ничего не знаем.
– Слушай, а какой голос у этой женщины был?
– В каком смысле?
– Ну, культурный или простой совсем?
– Да нет, обычный. А что?
– Понимаешь, мне кажется, что у его жены или подруги голос должен быть такой…
– Какой?
– Необыкновенный!
– Почему?
– Да разве он на обыкновенную женщину клюнет? Он вот на тетю Тату глаз положил – так она необыкновенно красивая, а голос!.. Я видела, как он на нее в театре смотрел, когда она пела!
– Прекрати!
– Ладно, молчу, – с грустью отвечала Мотька.
– Мотька! Я вспомнила, эта женщина букву «л» не выговаривала!
– Голова садовая! Это же примета! Да еще какая! Ох, до чего неохота в школу идти!
– Мне тоже, а что делать?
– Можно бы прогулять, но мы в этой четверти и так уже много прогуляли! Скорей бы каникулы!
