действовала сильнее, – однако было ясно, что и его придется посвятить в случившееся, во всяком случае, частично. Там, при дворе короля Марка, и ей, Изольде, и Тристану позарез нужны будут союзники, то есть люди, которым можно довериться.
– Вы теперь не проживете друг без друга, – констатировала Бригитта со всей ирландской прямотой и юношеским максимализмом.
– Ты в этом уверена? – позволил себе усомниться Тристан.
– Еще бы! Мудрая королева Айсидора черпает рецепты своих снадобий из самого Аннона, а для любовного напитка не существует противоядий. Те, кто испил из этой чаши, так и умрут влюбленными друг в друга. Я это знаю наверняка. И госпожа моя Изольда тоже знает.
Изольда почла за лучшее промолчать, а Тристан спросил:
– Ну а что же случится, если этот напиток выпьют сразу несколько человек?
– Не знаю, – растерялась Бригитта. – Наверное, они просто сойдут с ума…
И Тристан подивился живости ее ума.
– Это страшно, – проговорил он.
– Страшно… – повторила Бригитта, словно эхо, и вдруг закричала: – Но ведь ты не пил этого зелья! Ты же все выплюнул!
– Конечно, милая девочка, конечно, – успокоил он ее. – Клянусь, я не проглотил ни капли.
Они помолчали, затем Бригитта сказала:
– Может, вам лучше вернуться обратно в Ирландию?
– Нет, – твердо сказал Тристан. – Это опять война. Ведь рано или поздно Марк обо всем узнает. Уж если бежать, так в далекие южные страны, подальше от этих берегов.
– Нельзя никуда бежать, – заговорила вдруг долго молчавшая Изольда. – Я стану женою короля Марка.
– Почему? – вздрогнул Тристан от ее голоса, сделавшегося внезапно холодным и чужим.
– Ничего уже нельзя изменить, – произнесла Изольда тем же замогильным тоном. – Я должна стать женою короля Марка и королевой Корнуолла. Так надо.
И в этот момент на палубе появился сладко потягивающийся Курнебрал.
– Земля, – сообщил он, – по левому борту земля. Вы разрешите причалить к острову, мой господин?
– Позволь узнать для начала, что это за остров, – сказал Тристан.
– Глаза мои уже различают знакомые очертания скал, и если не изменяет мне память, это Остров Людоеда. Дикое недоброе место, – начал объяснять Курнебрал. – Но говорят, что всякий честный рыцарь, оказавшийся рядом при свете дня, не должен проплывать мимо, ибо на острове могут быть люди, нуждающиеся в помощи. Ночью людей на острове не остается, людоед непременно съедает всех, кто попал ему под руку, а сам с наступлением темноты удаляется в глубочайшую пещеру – оттуда его уже не выкурить.
– И много ли рыцарей пыталось победить людоеда?
– Да уж немало, – откликнулся Курнебрал. – Ну что, причаливать будем?
«Опять двадцать пять за рыбу деньги, ядрена вошь! – выругался про себя Иван. – Проклятый текст легенды, которому здесь нужно следовать, ну прямо как Программе Партии в далекие доперестроечные времена моего детства!»
– Конечно, я сойду на берег, я не могу поступить иначе, – произнес Тристан, стараясь вложить максимум торжественности в свой усталый и равнодушный голос.
И когда уже спустили на воду лодку, он поймал на себе совершенно отсутствующий взгляд Машиных серых глазищ. Нет, не страх и не отчаяние читались в них, а напряженная, сосредоточенная работа ума. Маша даже губу покусывала, как на экзамене, когда мучительно ищешь в памяти правильный ответ, которого там никогда не было, которого знать не знал. Ну конечно, она пыталась вспомнить, по какой же из версий ее любимой легенды двинулись они теперь: Готфрида Страсбургского или Пафнутия Мухосранского.
Островок-то оказался скорее мухосранским. Маленький – за полчаса весь обойти, – скалистый, унылый. В жалкой лачуге на краю леса Тристан обнаружил женщину почти без чувств. Побрызгал ей в лицо холодной водою и узнал, что было их всего пять человек, на остров выбросило штормом, корабль разбился о прибрежные скалы и затонул. И вот теперь мужа людоед убил, детей сожрал уже, а за нею обещал прийти на закате. «Что ж, тетенька, – подумал Тристан, – повезло тебе, не придет твой людоед на закате».
Ступая вверх по тропинке, усеянной людскими костями, обломками копий, истлевшими щитами и ржавыми остатками мечей, Тристан без труда вышел к самому логову всеобщего мучителя и супостата. Людоед еще облизывался, доедая, очевидно, последнего ребенка, когда славный рыцарь Лотианский и Корнуолльский окликнул его. Волосатый урод был огромен, сутул, можно сказать, приземист и более всего походил на орангутана из московского зоопарка, но в руке он крепко держал тяжеленную суковатую дубину, каковою дубиной при виде незваного гостя и начал вертеть над головой с фантастической скоростью – ни дать ни взять Брюс Ли с боевыми нунчаками. «Вот этим-то единственным фокусом и одолевал ты всех доблестных рыцарей Британии и Ирландии?!» Тристану даже скучно стало. Пару раз увернувшись и послушав, как обиженно ревет эта дикая обезьяна, похоже, не говорящая ни на одном из человеческих языков, он наконец размахнулся мечом пошире и снес людоеду голову.
Из лачуги Тристан женщину вынес, а до лодки она вызвалась идти сама. Женщину звали Медб в честь легендарной ирландской королевы, и было это красиво и символично – спасти от смерти жену самого Айлиля, почувствовать себя этаким Фергусом. Впрочем, у них ведь там, кажется, жена важнее мужа считалась. Ну и хрен с ними!
На том бы вся история и закончилась, да только еще один сюрприз поджидал Тристана возле самого берега. Сгорбившись и подперев голову руками, на плоском камне у воды сидел монах, весь в черном, капюшон его был надвинут на глаза, а голос звучал глухо:
