птицей взлетел вперед и вверх, выворачивая правую ступню, в которую направил все, абсолютно все силы, еще остававшиеся в измученном организме.
Чудовищный хруст стал ему наградой, а острейшая боль в пятке – скромной расплатой за нее, и, падая на четыре точки, ловя краем глаза медленно обрушивающуюся фигуру колосса, понимая, да, понимая, что выиграл, и расслабляясь, он все-таки потерял сознание и распластался под крупными тяжелыми каплями начинающегося дождя.
Было совсем темно, и дождь перестал, когда он очнулся. Моральта, уже остывающего, Тристан нашел на ощупь. Нашарил голову гиганта – она была вся липкая от крови. Что он искал? Зачем? В чем хотел убедиться? Ага. Череп все-таки треснул. Швы разошлись. Забавно. Хорошее слово «забавно» в таком контексте. Еще забавнее, что думает он по-русски и постоянно вертится в голове идиотская фраза: «Моральт сей басни такова». В чем же заключается моральт этой басни, придумать он не сумел, но имя побежденного рыцаря тоже забавляло. Должно быть, славился человек своими высокими моральными качествами, за что и назвали его так красиво…
Безумно хотелось спать, и Тристан заснул.
Розовый холодный рассвет разбудил его. И горячие пульсирующие раны. Особенно распухло бедро. Промыть морской водой? Бред. Да и вообще теперь уже поздно. Или нет? Он пополз к воде, наткнулся на свой меч, взял его в руку и внезапно ощутил прилив сил. Поднялся, поглядел на гигантский, ну прямо лошадиных размеров труп поверженного противника, призадумался и внимательно осмотрел свой меч. Что же там хрустнуло вчера? Ага. Вот оно. Кусочек сломавшегося, очевидно, о шлем лезвия держался на тоненькой перемычке. Тристан отломил его пальцами и бережно понес к лежащему недвижно Моральту.
– Это мой подарок тебе, Моральт Ирландский, – сказал он вслух. – Нет, даже не так: это наша дань. Кроме вот такого маленького кусочка стали, Корнуолл ничего больше Ирландии не должен.
И Тристан втиснул осколок меча в запекшуюся трещину на голове Моральта. Потом подумал, поднял сверкающий в рассветных лучах шлем врага, уложил на плоский камень и со всего размаху ударил мечом. Получилось. Пополам железяка не развалилась, но аккурат посередине лопнула. Все-таки неплохую сталь отливали британцы, нехилые клинки выковывали корнуолльские оружейники. Красиво получилось. Пусть теперь думают, что это он о чугунную голову Моральта свой меч сломал. А ведь подумают, обязательно подумают. Чудаки они необразованные.
Так и рождаются легенды.
Потом Тристан подошел к привязанной канатом ладье Моральта, нашел в ней кувшин с кисловатым пивом, полкруга сыра и краюху хлеба. Так себе завтрак, конечно, но все равно хорошо. Присел на камень. Вдалеке из воды вылезало огромное густо-красное солнце, такое же красное, как торжественно надувшийся парус на ладье Моральта. Своей лодки Тристан нигде не увидел. Значит, все-таки унесло в море. Сейчас вода была тихой, ветер дул со среднею силой, ровно и очень удачно – в сторону большой земли. Следовало поторопиться. Вот только тушу эту надо забрать. Не должно оставлять труп достойнейшего из ирландских рыцарей на пустынном острове.
Около часа провозился Тристан с нелегким делом, а потом тронулся в путь. Пока ворочал и укладывал мертвого, нашел на дне ладьи еще один мешок с провиантом. И было там вино, и яблоки, и солонина. Но лекарств никаких не было. Почему? Неужели Моральт рассчитывал победить так легко, что даже к ранениям не готовился?
Впрочем, бедро Тристан себе перевязал, разорвав на лоскуты относительно чистую рубашку, а остальные раны рубцевались потихонечку сами, овеваемые легким морским бризом. Лодка шла хорошо, уверенно, берег приближался, солнце начало пригревать, и боль отступала. Возможно, под влиянием вина. Напиток этот оказывал и еще одно удивительное действие – будил воспоминания. После первого же глотка Тристан подробно, в ярких, выпуклых образах восстановил в памяти минувший день.
Просторная зала с высокими стрельчатыми окнами, расшитые золотом парчовые кафтаны баронов, их потные от страха лица, печальные глаза короля Марка и самодовольный Моральт, стоящий в центре всеобщего внимания, расхорохорившийся, откровенно потешающийся надо всем Корнуоллом.
– Я пришел к тебе с тем, король Марк, чтобы забрать всю дань, которую ты должен моему повелителю королю Гормону. А ты давно должен, Марк, и за то, что тянул так долго, ты отдашь нам еще тридцать юношей и тридцать девушек шестнадцати лет от роду и знатного происхождения. Отбери их сам, только хромых, увечных да убогих не предлагай, не возьму.
Моральт улыбался, Моральт упивался собою.
– Корабль мой стоит в пристани Тинтайоля, тебе известно это, и чем быстрее ты доставишь туда своих красавиц и красавцев, которые станут нашими рабами, тем добрее мы отнесемся к ним, да и к тебе, король Марк, когда приедем через год за следующей данью.
Да! – словно спохватился Моральт, буквально хрюкнув от смеха. – Я чуть не забыл спросить. Может, кто-то из твоих баронов – тебе нельзя, сам понимаешь, не положено – может быть, кто-то из них наконец готов доказать единоборством, что повелитель мой Гормон взимает эту дань не по праву. Кто из вас, господа корнуолльцы, желает сразиться со мною за свободу своей страны? Никто? Опять никто?! Фу, скукотища-то какая!
Мертвая тишина повисла в зале.
И Моральт вопросил второй раз и рассказал, где и как будет проходить поединок, если он все-таки найдет согласного. Он-то знал, что не найдет, он просто играл с ними, как кот с мышками, он был действительно огромен и страшен, как большой пушистый сибирский котяра среди мышей, и действительно уже четверым снес ранее головы, и те четверо, быть может, надеялись на чудо, а быть может, просто не хотели жить после таких оскорблений.
Сегодня Моральт ждал новой жертвы, но втайне надеялся на капитуляцию и всеобщий позор. Второй вариант явно привлекал его больше. Возможно, немолодой уже вассал ирландского короля устал рубить головы благородным рыцарям Корнуолла, но скорее всего ему просто нравилось быть самым сильным, признанно сильным, и куражиться, куражиться так из года в год. Однако ритуал требовал задать вопрос в третий раз, и он задал его, задал особенно ядовито и гадко:
– Выходит, доблестные бароны Корнуолла, себя вы любите сильнее, чем своих детей? Тогда бросайте жребий, кому из вас расставаться с сыновьями и дочерьми. Вы готовы? Я правильно понял: этот славный с виду край населен одними лишь рабами?
И вот тогда в голове Тристана застучало вдруг на почти забытом языке: «Мы – не рабы, рабы – не мы». Азбука свободы. Да, да, еще вчера он почти ни слова не помнил по-русски. Да и зачем? Этот язык был здесь мертвым. Но теперь удивительные звукосочетания, всплывшие из немыслимых глубин памяти, разбудили его
