– Ко мне.
– Хорошо. Я только возьму бутылку из холодильника.
– Не надо, у меня все есть.
Неужели мы боялись, что нас кто-то услышит? Да нет, просто в большом и почти пустом доме всегда хочется разговаривать шепотом.
Белка поставила на стол блюдо с персиками, два высоких бокала и запотевшую бутылку кокосового лимонада.
– И никакого алкоголя, – сказала она. – Договорились?
– Договорились.
– Смотри, какая красотища!
Я посмотрел. Над морем поднималась огромная и совершенно красная луна.
– Как в Гагре, – вспомнила Белка.
Никогда мы не видели в Гагре такой Луны. Она и не бывает такой в наших широтах. Однако Малин в Абхазии не бывал. Ни разу в жизни. И я пропустил мимо ушей эту реплику.
– Ты что-нибудь обещал сегодня своей Татьяне? – спросила вдруг Белка.
Я растерялся и ответил честно:
– Ничего.
– Ну и прекрасно.
Белка была в тонком шелковом халатике, а темные волосы ее, еще влажные после душа одуряюще пахли цитрусами и морем. Она порывисто прижалась ко мне и зашептала:
– Дядя Сережа, товарищ генерал-полковник, я тебя люблю…
– Господь с вами, Ольга Марковна, что вы такое говорите?..
Все-таки халатик у нее оказался слишком тоненьким, да и расстегивался он, распахивался как-то сам собой, а влажные плечи были прохладными, а большая луна над океаном – бесстыже красной…
– Хочешь, я сейчас сделаю то, о чем ты всегда просил, а я никогда. никогда не делала?
Малин не должен был понимать, о чем она говорит. И я ничего не ответил. Настоящий Ясень, если подумать, вел бы себя по-другому, но я уже не хотел ни о чем думать, мне уже было наплевать. Боже! Да лучше всего просто не говорить никаких слов.
Она легонько подтолкнула меня к креслу, я упал в его мягкую глубину, а Белка быстро опустилась на колени…
Сказать, что я мечтал об этом десять лет, было бы, наверно, смешно. До свадьбы с Белкой женщины не обделяли меня вниманием. После Машиной гибели я, закомплексованный, пересидевший в 'мальчиках', словно с цепи сорвался и в первом своем НИИ заслуженно прослыл бабником. Перепробовал тогда, кажется, все, что можно, вплоть до трех девушек одновременно. А в отношениях с женой исповедовал постоянство, умеренность и нежность. Последняя вспышка 'дикой африканской страсти' случилась у нас осенью девяностого, а потом все стало медленно и планомерно угасать в бытовых заботах и редких ленивых спорах на интимные темы:
– Белка, этим надо заниматься чаще и разнообразнее.
– Ага. А всем остальным кто будет заниматься?
– Тоже ты.
– И через год ты меня похоронишь.
– Дурашка, здоровый секс наоборот продлевает жизнь.
– Ну, заведи себе любовницу для продления жизни, а мне и так хорошо…
Боже, когда мы об этом говорили? Неужели всего полгода назад? А теперь я лежал в кресле, запрокинув голову, и было так здорово, так здорово…
…Что даже мелькнула в голове гаденькая мыслишка: 'И с кем это она обучилась? С Кузьминым? Или, может быть, с Геннадием?'
Фу, какой же ты циник, Разгонов! Малин, поди, не был таким. Ни у кого твоя Белка не обучалась. Этому не надо обучаться. Это все женщины умеют от природы, просто некоторые кокетничают и свое мастерство скрывают. Разве ты не знал, писатель? Инженер человеческих душ…
Ну а потом все было вполне традиционно: мы меняли позы, а кот Степан путешествовал по нашим телам и по всей огромной постели в поисках места поспокойнее. Это у нас называлось l'amour des trois avec notre chat – любовь втроем с родным котом.
Под утро я ушел к себе и проспал до середины дня. Остаться с Белкой казалось неромантично. И потом: никто же не отменял пока правил игры.
Убийца убийц
А Тополь не спал совсем. Кстати, по московскому времени было уже утро, и не спать Тополю стало намного легче, чем восемь часов назад. Закончив переговоры с Москвой, Питером, Лондоном, Токио и Колорадским Научным центром, он попросил сварить ему еще кофе и принялся по второму разу прокручивать пленку со страшными откровениями Грейва. Эту запись, сделанную, конечно, с разрешения Никулина, мы с Вербой умоляли Тополя послушать еще в бэтээре. Тополь отмахивался, ему все было некогда, и даже известие о том, что Дедушка и есть Седой, произвело на него неожиданно слабое впечатление. Но в самолете он все-таки вооружился наушниками и соизволил наконец познакомиться с нашей не совсем обычной информацией. Однако лишь теперь он вдруг понял, что дело Седого принадлежит
