непонимание, но Сергей понял: так уж вышло, что неаполитанский жаргон был его курсовой работой, а слова, произнесенные местным здоровяком задевали не столько его, сколько девушку. Этого Сергей стерпеть не мог (хотя девушка и была обыкновенной проституткой) – он вспомнил все, чему учил сенсей, и итальянский амбал, никак не ожидавший серьезного отпора от человека столь малой массы, просто рухнул на пол.
В тот же миг из-за столика рядом резко поднялся старик с густо-черными, словно крашеными, волосами и удивительным ярко-голубым блеском в глазах. Лучше всего Сергей запомнил именно эту небесную голубизну. Честно говоря, больше он вообще ничего не запомнил, потому что в бордель ворвались карабинеры с криком: 'Всем бросить оружие и лечь на пол!', после чего на пол никто не лег, зато в ресторане напрочь погас свет и началась стрельба. Или наоборот – началась стрельба и погас весь свет, может быть, от того и погас, что первый выстрел сделали в люстру либо в распределительный щиток. Сергей собирался лечь на пол, но его опередили, не в том смысле, что заняли место на полу, а в том смысле, что кто-то ударил тяжелым тупым предметом по голове, и Сергей лег безо всякого приказа.
Очнулся Малин в незнакомом помещении, слишком просторном и роскошном даже по неаполитанским понятиям. Он утопал в глубоком мягком кресле. Рядом в камине тихо потрескивали дрова, на которых плясали маленькие язычки пламени, а напротив сидел тот самый голубоглазый старик из ресторана. Больше никого не было видно. Впрочем, углы огромной залы терялись в темноте, и Сергей не поручился бы, что теперь за ним не следят. На изящном журнальном столике горели свечи и тускло поблескивали два высоких бокала. Старик взглядом предложил Малину выпить. Сергей ощутил вдруг страшную сухость во рту и с наслаждением сделал большой глоток вина.
– Фернандо Базотти, – представился старик.
Сергей хотел было представиться в ответ, но что-то остановило его.
– Правильно, – сказал Базотти. – Нет смысла представляться. Я знаю, как тебя зовут, сынок. Больше того, я знаю кто ты, где родился, учился, кем работал, как приехал сюда и зачем. Ты уж извини, практически все русские работают на КГБ, и как только мы узнали, что ты из Союза, просто вынуждены были проверить тебя по всей форме – то есть, вколоть психотропный препарат. Да, мы знаем, что это запрещено всевозможными международными конвенциями, а также конституциями разных стран и вообще-то говоря Господом Богом тоже, но я тебе сейчас расскажу кое-что, чего ты никогда еще не слышал и слышать не мог. И тогда, сынок, ты, быть может, поймешь, почему мы позволяем себе так поступать. Поймешь и простишь нас.
Малин слушал и лихорадочно прикидывал: верить или не верить? Куда он попал, в конце концов? Итальянская разведка? ЦРУ? Мафия? Как реагировать?
А всезнающий Фернандо Базотти меж тем рассказал о Малине такие вещи, что стало ясно: его заявление – не блеф. Только сам Малин, лично, под действием укола мог рассказать и про вербовку в КГБ, и про желтуху, подхваченную в Пяндже, и про подругу Риту, и про увлечение Стругацкими и даже про раздавленного мышонка. Ничего этого ни в одном досье (во всяком случае, в таком объеме) быть не могло. Значит, таиться поздно, глупо, бессмысленно, значит следует и дальше, теперь уже сознательно, выкладывать все начистоту и… очевидно, просить политического убежища. Забавный поворот. Но только все-таки: очень хочется знать, кто же теперь вербует его. Коммунистическая идеология – это плохо, отвратительно, но Сергей не так прост, он знает, что возможны вещи и похуже… В политике вообще очень легко поменять шило на мыло.
– Кто вы? – произнес Сергей свои первые слова.
– Грамотный вопрос, – оценил Базотти.
И коротко рассказал о Фонде и службе ИКС.
– Этой информацией, – пояснил он, – помимо сотрудников службы, владеют только руководители разведок, высшие должностные лица большинства суверенных государств, ну и еще определенный круг людей, специально посвященных по моей инициативе. Ты теперь – один из них.
– Почему? – ошарашенно спросил Малин, уже предвидя ответ. Он вспомнил, как в разговоре с дядей Семеном придумал суперспецслужбу для контроля надо всем миром! Значит, и об этом успел рассказать под действием дьявольских буржуйских химикатов?
Ответ Базотти оказался другим.
– Ты мне напомнил моего сына, – как-то по-театральному, подчеркнуто печально проговорил старик, опустив глаза. – Не знаю, чем. Глазами, голосом, манерами… Чисто внешне-то вы не похожи, но я чувствую удивительное внутреннее сходство. Словно его душа переселилась в тебя. Его убили двадцать пять лет назад. А ты родился тогда. Точно в тот день, когда его убили. В котором часу ты появился на свет?
– Не знаю, но, кажется, утром.
– Правильно. Его убили на рассвете.
Старик помолчал. И Малин совершенно не представлял, что можно сказать в такой ситуации. Наконец, придумал:
– А можно посмотреть на его фотографию?
– Взгляни.
Старый Фернандо вынул цветную фотокарточку сына, закатанную под пластик, как документ, из внутреннего кармана пиджака – то ли заранее приготовил к разговору, то ли всегда носил с собой.
Марио Базотти на снимке пятьдесят пятого года был само обаяние и молодость: белозубая добрая улыбка на смуглом лице, черные кудри, черные глаза, греческий нос… На Малина не похож, но что-то неуловимое, тонкое действительно роднило двух молодых людей – Сергея и этого итальянского паренька из далекого, по понятиям Сергея, прошлого. А может быть, просто уже подействовали слова, сказанные загадочным стариком.
– Вы верите в переселение душ?
– Возможно, – тихо отозвался старик, и снова они оба долго молчали.
– Кем он был? – поинтересовался Сергей, когда гнетущая пауза слишком уж затянулась.
– Да так же, как и я – бандитом.
Малин вздрогнул.