раздражающе непонятной и оттого мешающей думать. Ну да, автором ее был Михаил Разгонов, тот самый, что благодаря уникальному внешнему сходству почти пять лет выдавал себя за руководителя российского ИКСа Сергея Малина, погибшего летом 95-го. Да, Причастные благодаря этому прозаику водили за нос все спецслужбы бывшего Советского Союза. Да, теперь этот Жюль Верн новоявленный приехал в Москву при довольно странных обстоятельствах и чисто формально имел контакты с людьми, попадавшими ранее или попадающими до сих пор в разработку по линии ЧГУ.
Наконец, темой повести была жизнь Посвященного, попавшего под колпак КГБ и погибшего в неравной борьбе на этом уровне бытия. Сама история Братства Посвященных явна была известна автору не понаслышке. Но чего ж тут удивительного? Это при советской власти закрытая информация жестко секретилась, и любая утечка становилась форменным ЧП. А сегодня в обычных газетах что ни день публикуются сверхсекретные материалы всех спецслужб мира, и никто уже не обращает на это внимания. А главное, рядовой читатель все равно ничему не верит. Транслируй хоть информацию о конце света по всем каналам ТВ – паники не будет. Специалисты – другое дело, но эти разнюхают все, что надо, и без помощи беллетристов.
В общем, Кулаков никак не думал, что по поводу этакого произведения, кстати, и не опубликованного еще, стоило устраивать столь серьезное совещание. Ну, ввел Разгонов в сюжет реального персонажа, не меняя фамилии – известного правозащитника Игоря Бергмана. Ну, и что? Он же и дочку члена Политбюро настоящей фамилией величает. Нашел чем удивить! Это раньше не принято было, а современные писаки никаких правил признавать не хотят…
Примерно в таком духе Кулаков и ответил. Никулин долго, внимательно слушал, не шевелясь и глядя в одну точку, как неживой. И дядя Воша нехотя завершил, чуть растерянно пожимая плечами:
– В общем, забавная повестушка. У меня дочка любит такие. А я к фантастике всегда скептически относился…
И вот тогда Грейв, абсолютно седой, похудевший, осунувшийся, похожий на вяленого снетка с белесым налетом соли, слегка поморщился, словно от комариного укуса, и проворчал:
– Бергман, товарищ Неверов… разве в этом дело? Там же все – ВСЕ! – фамилии настоящие. Это никакая не фантастика, и вообще никакая не повесть. Это диверсия. Это попытка разрушить наш мир.
– Не понял, – честно признался Кулаков.
– А вот зря ты не стал читать целиком мой апрельский отчет о точке сингулярности.
– Не моя тематика, – жестко ответил Кулаков в последней наивной попытке отмахнуться от мистического кошмара.
– Теперь будет и твоя тоже, – припечатал Грейв.
Кулаков покосился на начальника, и Форманов еле заметно кивнул.
Все, назад дороги нет.
– Вспомни, что тебе рассказывал Большаков про Эльфа.
И почему-то только теперь у Кулакова в голове склеились две половинки одного целого. Ба! Так ведь это именно Эльф называл себя Посвященным в ту последнюю ночь перед собственной смертью. Вот ведь срабатывают подсознательные защитные силы организма! Закончена операция – и абзац! Не хочется думать о непонятном – и выкидываешь из головы все лишнее…
– Так что, братишка, с одним Посвященным ты уже работал напрямую.
– Что ты хочешь сказать, Игнат? Эльф тоже был с вами в точке сингулярности?
– К счастью, нет, но как раз там был Давид Маревич, которого шлепнули сотрудники спецотдела тогдашнего ЧГУ.
– То есть, Маревич – не литературный герой, а абсолютно реальная личность?
– Вот именно. Пойми же ты, наконец, Володя, в этой книге, которую кто-то хочет публиковать, всё, абсолютно всё – правда. Уж я-то знаю. Я был одним из тех, кто занимался уничтожением спецотдела по работе с Посвященными в девяносто первом году. С Вергилием Настом знаком был шапочно, а вот с Петром Михалычем Глотковым мы не один фунт лиха вместе скушали… И я вам скажу, товарищи, – Грейв поднялся, приблизился к столу и, навалившись на него всей тяжестью будто обессилевшего вмиг тела, перешел на зловещий шепот, обращаясь уже не столько к Кулакову, сколько к шефу. – Появление Маревича в точке сингулярности, это еще полбеды. Хуже, если он появится в нашем реальном пространстве, сегодня, сейчас. А он, похоже, уже появился. Иначе откуда у Разгонова вся эта информация?
– Мало ли откуда? – предположил Форманов. – Ее могли передать Разгонову другие Посвященные. Например, тот же Бергман, он же Владыка Урус, еще там, в Штатах, или Владыка Шпатц из Мюнхена, ты же знаешь, что они дружат с Алексеем Кречетом.
– Знаю, – кивнул Грейв. – И все-таки думаю, что Маревич появился лично. И еще у меня большое подозрение, что погибший Эльф тоже вернулся на Землю. Итак: Давид Маревич, Анна Неверова, Борис Шумахер, Юриуш Семецкий… Еще трое вернутся – и все.
– Что – все? – простодушно решил уточнить Кулаков.
– Конец света, – сказал Грейв бесцветным голосом.
И Кулакову захотелось проснуться. Это ж надо! Пройти две войны, дослужиться до генерала, воспитать блестящую смену, начать искренне верить в возрождение России… И дома все хорошо: жена, дети, внуки, все любят друг друга, и даже с деньгами – тьфу-тьфу, наконец-то! – стало совсем неплохо… Короче, дожить до вполне благополучных времен. И для чего? Чтобы мрачный злобный старик, выживший из ума, сидя напротив, предрекал тебе конец мира через несколько месяцев?
– Мы-то что должны делать? – не выдержал дядя Воша, как человек сугубо практический.
Никулин не растерялся. У него уже был готов ответ:
– Для начала мы должны нейтрализовать Разгонова.
– В каком смысле?
– Во всех смыслах. Лишить его инициативы. Приставить хорошую, очень хорошую круглосуточную
