(разумеется, на немецком все это было одним словом), Симон наконец не выдержал и предложил:
– Sorry, let's speak English.
Теперь он смотрел на ее удивительные, возбуждающие губы. Кажется, принято говорить «чувственные», но он еще не знал, что они там у нее чувствуют, а вот его возбуждали – это точно. Потом стал медленно опускать взгляд: тонкая изящная шея с трогательной ямочкой внизу и – потрясающая высокая грудь, сладострастно облепленная тончайшей пленкой биошелка. Вот почему он так остро ощутил это столкновение – на незнакомке было платье из новомодного материала, только модель почему-то прошлогодняя – слишком короткая для нынешнего сезона и откровенно двухцветная, типа «инь-ян». Он сразу вспомнил Марию. В последний раз она приезжала как раз в таком. И ее немецкий он вспомнил, с такими вычурными оборотами, что иногда Симон не успевал улавливать смысл. И очень не хотелось теперь говорить по-немецки. А государственного языка второй половины мира не могла не знать даже эта странная красавица, даже с такими невероятными волосами. Вот почему он предложил:
– Давайте будем говорить по-английски.
– Зачем? – удивилась вдруг она на чистом русском. – Зачем мне с вами вообще говорить. Я хотела прыгнуть туда, – девушка показала рукой на серые волны Прегеля, – а вы мне помешали.
Слова прозвучали абсолютно серьезно, и Симон испугался. Не того, что она сейчас прыгнет, а того, что она не в себе. Такая красивая и… вдруг. Зачем все так нелепо в этот день? Симон уже решил про себя не расставаться с загадочной незнакомкой, Почему? Он не взялся бы объяснить. Просто чувствовал: он уже повязан, «прививка» начала действовать. Не покидать ее, не отпускать, не терять, придумать любой повод, любую зацепку…
– Разве это плохо? – спросил он.
– Что?
– Что я помешал вам.
– Не знаю, теперь уже не знаю…
Разговор не клеился, не клеился разговор, сейчас она уйдет, повернется и уйдет, Господи, о чем еще спросить ее?
– Как вас зовут? – выпалил Симон, словно мальчик-гимназист на первом совместном с девочками рождественском утреннике.
Незнакомка улыбнулась странно, одними губами, глаза оставались холодными, далекими, она прикрыла их, и это было фантастически эротично – то ли улыбка, то ли приглашение войти, – улыбнулась и тихо сказала:
– Изольда.
И снова открыла глаза. В глазах был лед. Твердый, обжигающе холодный. Все. Он проиграл.
«Изо льда?» – вспомнилась чья-то изящная шутка по поводу этого редкого имени, но было бы уж слишком глупо шутить с человеком, минуту назад собиравшимся наложить на себя руки, и Симон потерянно замолчал. Финиш. Больше он был ни на что не способен. Разве что самому кинуться с моста в реку. Да уж лучше так, чем расстаться с этой девушкой.
И тут Изольда вдруг снова закрыла глаза и зашептала жарко, как в бреду:
– Не бросай меня, не оставляй меня одну, я не могу сегодня быть одна, не могу, поехали, скорее поехали отсюда…
Это был текст из какой-то другой пьесы, и Симон снова испугался. Так все-таки бред или чтение мыслей?
– Вы даже не знаете, кто я, – осторожно проговорил он. – Почему же обращаетесь именно ко мне?
– Это неважно, неважно, – вполне разумно ответила Изольда, – я просто не могу сегодня быть одна, правда не могу… – И добавила уже совсем жалобно: – Не бросай меня, пожалуйста…
Глаза ее по-прежнему были закрыты, и она, как слепая, почти судорожно нашарила его руку и ухватилась за локоть и запястье. Ладони были горячими и влажными.
– Пошли, – скомандовал он решительно.
Привычная спокойная уверенность в себе постепенно возвращалась, и Симон по-отечески обнял вдруг начавшие вздрагивать тонкие плечи Изольды.
– Поедем ко мне, я только должен еще зайти в Обком.
Реакция была более чем неожиданной. Изольда вырвалась, отпрянула и широко раскрыла глаза. В них больше не было никакого льда, в них полыхало нечто совсем нездешнее.
– Ты что? – спросил он, уже уставший пугаться.
– Не ходи туда.
– Почему?
– Не ходи туда сегодня. Не надо, я уже была там, я тебе все расскажу потом. А сейчас не ходи. Нельзя.
– Да почему же?!
Пламя в ее глазах чуть попритухло, и она сказала явно не то, что думала:
– Я не смогу идти туда еще раз, а ты обещал не бросать меня.
Ничего такого он не обещал ей, вообще ничего не обещал, но… В который раз за сегодня он принимал решение, противоречащее всем правилам, всем законам, всем доводам разума. Но уж играть в эту игру, так до конца.
– Хорошо, – сказал он, – едем ко мне домой.
