– Знаешь, поехали со мной, а? Франция – это самое подходящее место для такой художницы, как ты, разве нет?
– Ты же знаешь, что я не могу.
– Да нет, не знаю.
– У меня Эмма. Ей только шесть лет, скоро семь. Ходит в детский сад.
– Ты что, думаешь, ребенок не может вырасти во Франции?
– Может, конечно, но у нее ведь еще отец…
– Но разве она не с тобой живет?
– Со мной, – ответила Эва со вздохом.
– Вечно ты все усложняешь, – сказала Майя. – И всегда этим отличалась. Ясное дело: ты вполне можешь поехать со мной во Францию, если захочешь. Я даже придумала для тебя работу в гостинице. Работать по пять минут, но каждую ночь: прогуливаться по коридору в белой ночной рубашке с подсвечником на пять свечей. Мне хочется завести собственное привидение. А в остальное время можешь писать свои картины.
Эва допила кофе. Она ненадолго забыла о своих проблемах, а сейчас снова вспомнила и загрустила.
– А где ты будешь ужинать сегодня?
– Я никогда не ужинаю. Ем сыр и хлеб; вообще мало думаю о еде.
– Кошмар. Понятно теперь, почему ты такая тощая. Как ты можешь нарисовать что‑нибудь путное, если не питаешься нормально? Тебе надо есть мясо! Сегодня мы ужинаем вдвоем. Пойдем в «Кухню Ханны».
– Но это же самый дорогой ресторан в городе!
– Неужели? Меня это не волнует, я знаю только, что у них самая вкусная в городе еда.
– К тому же я съела пирожные и наелась.
– Ничего, до ужина успеешь проголодаться.
Эва не стала протестовать и предпочла подчиниться. Все было так, как раньше. Майя была полна идей. Майя принимала решения и шла впереди, а Эва ковыляла за ней.
***
Они под руку вышли из «Глассмагасинет», прошли по брусчатке рыночной площади, ощущая тепло Друг друга. Все было, как раньше. Эва много раз проходила мимо «Ханны», но даже не думала о том, чтобы зайти туда. Сейчас же двери распахнулись перед ними, Майя впорхнула в ресторан с довольной улыбкой, а Эва попыталась придать своему лицу соответствующее выражение – уверенности в себе. Метрдотель вежливо улыбнулся Майе. Даже если он и знал, благодаря чему Майя оплачивает счета, он хорошо это скрывал, и улыбка его не выражала ровным счетом ничего. Он осторожно дотронулся до руки постоянной посетительницы и проводил подруг к свободному столику. Эве пришлось сдать плащ в гардероб. Под плащом была линялая майка, и она чувствовала себя не слишком уютно.
– Роберт, как обычно, – сказала Майя. – Два раза.
Он кивнул и исчез.
Эва опустилась на стул и с любопытством огляделась вокруг. В ресторане царила особая тишина, присущая очень дорогим заведениям. Раньше она никогда такого не видела. Майя сидела спокойно – чувствовалось, что она давно перестала обращать внимание на подобные вещи.
– Слушай, а расскажи мне, как это, – с любопытством попросила Эва, – работать так, как ты.
Майя склонила голову набок.
– Ага, значит, тебе любопытно. А то я не знала! I Все люди одинаковые.
Эва сделала обиженное лицо.
– Ничего особенного, – ответила Майя. – Обычная рутинная работа. – Она уставилась на скатерть и продолжала взволнованно: – Я не устаю удивляться мужикам. Как трудно бывает их удовлетворить и как быстро они кончают. Наверное, им кажется, что это самый лучший секс, – заметила она задумчиво, – яростный, грубый, без всяких там прелюдий и прочих церемоний. И никаких возражений. Всего десять минут, и все. Даже подумать не успевают. Да и я тоже делаю все, чтобы не думать. Только мило улыбаюсь, когда они платят. Но на самом деле…
– Что?
– Пора завязывать. Я уже давно этим занимаюсь.
Она подлила в бокалы вина.
– А сколько они тебе платят?
– Штуку. Ну, плюс‑минус. Сначала деньги, потом товар. Лежу тихо с закрытыми глазами, с улыбкой на устах, ни единого звука. И никаких там поцелуев и объятий. Я ненавижу сюсюкать с ними, как с младенцами. Одежду снял, презерватив надел. Все равно что трясти однорукого бандита – главное вытрясти деньги.
– Тысячу крон? А сколько человек в день обычно приходит?
– Человека четыре‑пять, иногда больше. Пять раз в неделю. Четыре недели в месяц. Так что можешь умножать.
– Они приходят к тебе домой, на квартиру?
– Да.
Официант поставил на стол креветочный коктейль и белое вино.
– А где ты живешь?
– На улице Торденшоллсгате, в многоквартирном доме.
– А соседи? Они не подозревают, чем ты занимаешься?
– Они не подозревают, они знают. А кое‑кто из них – мои постоянные клиенты.
Эва угрюмо вздохнула. Она с наслаждением жевала креветку, огромную, как раковая шейка.
– Кстати, у меня есть еще одна спальня, – неожиданно добавила Майя.
Эва фыркнула.
– Так и вижу себя: перепуганная, как двенадцатилетняя девственница.
– Только первую неделю, а потом это становится работой. Ты могла бы работать несколько часов, пока Эмма в детском саду. Подумай, сколько вкусной еды ты могла бы ей купить!
– Она и так поперек себя шире.
– Ну, тогда фрукты, курицу и салат, – предложила Майя.
. – Это невероятно, но мне даже захотелось попробовать, – призналась Эва. – Только я слишком труслива. Я для этого не гожусь.
На какое‑то мгновение она пожалела о своих словах.
– Посмотрим.
Официант убрал тарелки и тут же появился с новыми: филе, маленькие морковки, брокколи и печеная картошка. И налил в бокалы красного вина.
– Но ты ведь не работаешь сегодня вечером?
– У меня сегодня выходной, а завтра работы немного. Твое здоровье!
Эва наслаждалась: нежное мясо так и таяло во рту, красное вино комнатной температуры выгодно отличалось от отцовской «Канепы». Бутылка быстро опустела, и Майя заказала еще одну.
– Знаешь, я никак не могу прийти в себя, – удивленно произнесла Эва. – Не могу представить, что ты действительно продаешь свое тело.
Это лучше, чем продавать свою душу, – последовал неожиданный ответ. – Разве художники занимаются не этим? Если уж и есть у человека что‑то свое, что он прячет от других, то это наверняка душа. Тело всего лишь оболочка, и я не вижу в нем ничего священного. Так почему бы не поделиться им, не быть щедрой, если кому‑то оно может доставить удовольствие? Но душа – выставлять свои собственные мечты и тоску, свой собственный страх и отчаяние на всеобщее обозрение где‑нибудь в галерее, а потом еще и получать за это деньги – вот это я называю настоящей
