«Королевского оружия». А другие заявляются в обед, в костюме и с «дипломатом».
– А бывает, что они отказываются платить?
– Мне такие никогда не попадались.
– А тебя били?
– Нет.
– Не знаю, хватит ли у меня смелости…
– О чем ты говоришь!
– Ну, не знаю, я слышала много историй…
– Мужчины приходят в ярость, когда не получают то, что им хочется, правда?
– Да.
– Они приходят сюда, чтобы купить то, что им надо, и они это покупают. И у них нет никаких причин поднимать шум. И вообще: что дурного в том, если люди переспят друг с другом?
– Да нет. Если не считать того, что многие из них наверняка женаты, у них дети и все прочее.
– Конечно. Они приходят именно потому, что им чего‑то не хватает. Мужья и жены не так уж часто спят друг с другом.
– Мы с Юстейном спали.
– Ну, это в начале. А через десять лет?
Эва покраснела.
– А может быть, – продолжала Майя, – ты думаешь, что мы, девушки, должны себя блюсти и ждать большую любовь? Ты веришь в большую любовь, Эва?
– Разумеется, нет.
Она отпила колы.
– А в тебя кто‑то из них влюблялся?
– О да! Особенно молодняк. Я им вообще очень нравлюсь, поэтому я стараюсь для них сделать что‑то особенное. Вот, например, весной у меня был один молодой человек с потрясающим именем – у его семьи французские и испанские корни. Жан Лука Кордова. Правда, потрясно? Подумай, если бы у тебя было такое имечко, – задумчиво сказала она. – Даже хочется сходить замуж, только чтобы получить такую фамилию, правда? И потом еще Йеран, я его никогда не забуду. Он был девственник, мне пришлось его всему учить. И он был так мне благодарен! Не так‑то просто оставаться девственником в двадцать пять лет, да еще если работаешь в полиции. Ему, наверное, потребовалось немалое мужество, чтобы прийти сюда.
Эва доела бутерброд, запила колой и откинула волосы с лица.
– А вы беседуете о чем‑нибудь?
– Да так, можем перекинуться парой слов. Одни и те же фразы каждый раз; все они хотят услышать одно и то же. Мужчины не слишком требовательны, Эва. Ты и сама скоро это поймешь. Она отодвинула бутылку в сторону.
– Сейчас без десяти семь, первый клиент придет в восемь. Он уже бывал у меня раньше. Честно говоря, не самый приятный тип, но он быстро кончает. Я займусь с ним сама и скажу, что нас теперь двое и что мы будем делить клиентов. И что у нас одни и те же условия.
– На самом деле мне больше всего хотелось бы спрятаться в шкаф и посмотреть, как это у вас происходит, – вздохнула Эва. – Посмотреть, как ты это делаешь. Самое трудное будет придумать, что сказать.
– В шкафу будет тесно. В дверную щелочку видно гораздо лучше.
– Что ты сказала?
– Ну, в ногах кровати ты стоять не сможешь. Но можешь подсматривать из другой комнаты. Мы выключим свет и слегка прикроем дверь, а ты будешь сидеть в той комнате и смотреть. И у тебя уже будет какое‑то представление. Ты ведь меня знаешь, я никогда не была особо стеснительной.
– Боже, мне надо выпить, я вся трясусь. Майя сделала пистолет из двух пальцев и нацелила его прямо в лоб подруги.
– И речи быть не может! На работе пить запрещено. Потом мы пойдем к «Ханне» и поужинаем.
И могу тебе обещать одно: стоит тебе начать зарабатывать деньги, у тебя появится настоящий вкус к ним. Когда мне чего‑то хочется, я просто запускаю руку в плошку и выуживаю пачку купюр. У меня деньги везде – в ящиках и шкафах, в ванной, на кухне, я запихиваю их в носки сапог и туфель, я даже сама с трудом припоминаю, куда я их рассовала.
– Ты же не хочешь сказать, что два миллиона у тебя просто разбросаны по квартире? – Эва побледнела.
– Да нет, конечно, тут только деньги на мелкие расходы. Основную сумму я спрятала на даче.
– На даче?
– На папиной даче. Он умер четыре года назад, так что это теперь моя дача. Ты там была однажды, помнишь, когда мы с девчонками туда ездили? На Хардангервидде?
– Твой отец умер?
– Да, уже давно. Сама можешь догадаться, от чего он коньки отбросил.
Из вежливости Эва предпочла не отвечать.
– А что, если дачу обворуют?
– Деньги хорошо спрятаны. Никому и в голову не придет там искать. И потом, купюры – они ведь тоненькие, много места не занимают.
– Но деньги – это еще не все, – вдруг сказала Эва прагматично. – А если ты умрешь до того, как потратишь их?
– А может, ты умрешь до того, как начнешь жить? – ответила Майя вопросом на вопрос. – Но если я вот так внезапно помру, то назначаю тебя своей единственной наследницей. Оставлю деньги тебе.
– Ну, спасибо. Слушай, мне надо в душ, – призналась Эва. – Я вся вспотела от страха.
– Давай. А я пока достану твою одежду. Кстати, тебе говорили, что тебе очень идет черное?
– Спасибо.
– Это не комплимент. Я спросила, потому что ты всегда в черном!
– А‑а‑а, – протянула Эва, смутившись. – Нет, не припоминаю. Во всяком случае, Юстейн этого не переносил.
– По правде говоря, я не понимаю, что ты имеешь против разных цветов.
– Понимаешь, они – как бы это получше объяснить, – отвлекают.
– Отвлекают от чего?
– От того, что на самом деле важно.
– И это…
– Все остальное.
Майя вздохнула и убрала стаканы и тарелки.
– Да уж, художники – народ непростой.
– Непростой, – хмыкнула Эва. – Но кто‑то же должен взять на себя труд показывать всю глубину существования. Для того, чтобы вы, остальные, могли просто скользить по поверхности.
Она пошла в «свою» комнату и разделась. Майя что‑то мурлыкала себе под нос в соседней комнате, стуча вешалками в шкафу. Комната Майи была выдержана в зеленых и золотых тонах; Эва невольно вспомнила свою собственную черно‑белую квартиру. Да уж, между ними настоящая пропасть.
Душевая кабинка была крохотной, а стена напротив нее – зеркальная. Собственное тело внезапно показалось чужим. Как будто право собственности на него уже ей не принадлежало. Зеркало запотело. На какое‑то мгновение она показалась себе очень молодой и гладкой, в розоватом свете цветастой занавески, а потом зеркало запотело, и отражение исчезло.
– Не надо думать, – сказала она сама себе. – Я просто должна делать то, что говорит Майя.
Она вылезла из душа, вытерлась и вернулась в комнату; здесь было прохладно после душевой кабинки. Вошла Майя, держа в руке что‑то красное – халат. Эва надела его.
– Супер. Как раз то, что надо. Купи себе что‑нибудь красное; когда ты в красном, то похожа на женщину, а не на жердь. А с волосами можешь что‑нибудь сделать?
