него в стеклянной банке было много денег, казалось, им нет конца, как будто они странным образом размножались. И от этой идеи он отказался, решив, что в тюрьме наверняка нет никакого киоска, он однажды был там, в ту осень, когда украли его мопед, и не припоминал, чтобы там что‑то такое было. Кроме того, они сказали, что она в камере предварительного заключения, значит, ей не разрешают никуда выходить. Он хотел встать и снова пойти в гостиную, но не чувствовал ног. Казалось, они завяли. Такое с ним бывало и раньше, это пройдет, подумал он, ничего удивительного, после такого‑то потрясения! Придется посидеть еще немного. А может, позвонить Юстейну? Он снова попытался встать, но упал и внезапно почувствовал, что у него закружилась голова. Голова тоже кружилась довольно часто, это оттого, что у него склероз сосудов, кровь не поступает к сердцу, ведь он уже стар, так что ничего удивительного, можно сказать, нормально, особенно в такой ситуации. Но это было жутко некстати; к тому же головокружение не прекращалось. Ему показалось, что потолок опускается на него. Стены тоже приблизились, каждая со своей стороны, комната становилась все меньше и меньше, надвигалась темнота. Эва сидит в тюрьме по обвинению в убийстве, она призналась. Он сделал над собой усилие и попытался оттолкнуть кого‑то ногами. Последнее, что он почувствовал, была боль, когда его ноги стукнулись о пол.
***
Сейер смотрел в окно на автопарк. Ворота, закрывавшие вход в их заведение; ворота, через них, впрочем, несложно было проникнуть с улицы и либо испоганить, либо утащить что‑нибудь; машины; пучки сухой травы вдоль забора. Фру Бреннинген когда‑то посадила там петунию, но сорняки прочно вытеснили ее, отвоевав себе место под солнцем. На прополку ни у кого времени не было. В рапорте он прочитал, что задержанная Эва Магнус вообще не спала и что она отказалась от еды и питья. Ничего хорошего в этом не было. И еще ее ужасно мучило то, что они могли смотреть за ней в окошко в двери камеры и что свет горит всю ночь.
Он должен был пойти к ней, чтобы сообщить все, но ему страшно не хотелось этого делать, поэтому, когда в дверь постучали, он испытал огромное облегчение. Крохотная отсрочка. Карлсен просунул голову в кабинет.
– Ну и ночка у тебя выдалась, как мне рассказали!
Он плюхнулся на стул у стола и отодвинул кипу бумаг.
– У нас тут заявление о том, что человек пропал.
– Вот как? – с любопытством сказал Сейер. Новое дело – вот то, что ему нужно, дело, которое могло бы напомнить ему о том, что это просто работа, за которую он получает деньги, и о которой он может забыть после четырех часов, во всяком случае, если очень постарается.
– Я возьму все, что угодно, если только это не ребенок.
Карлсен вздохнул. Он тоже глянул на служебные машины за окном, словно хотел убедиться в том, что они на месте. Карлсен и Сейер напоминали двух старых ковбоев, которые уютно устроились за столиком в салуне, но все время проверяют, нет ли поблизости конокрадов.
– Кстати, ты уже сообщил Эве Магнус?
Он покачал головой.
– Делаю все, чтобы хоть как‑то отсрочить эту миссию.
– Но ведь все равно придется?
– Да, но я боюсь.
– Хочешь, я вместо тебя схожу?
– Спасибо, но это моя работа. Либо я это сделаю, либо придется уходить на пенсию. – Он взглянул на коллегу. – И кто же это сегодня ночью не пришел домой?
Карлсен вытащил из внутреннего кармана бумажку и расправил ее.
Прочитал сначала про себя, пару раз подкрутил усы и откашлялся.
– Девочка, шести лет. Рагнхильд Албум. Она сегодня ночью ночевала у подружки, живущей поблизости, и должна была прийти домой утром. Идти минут десять‑двенадцать. У нее была розовая кукольная коляска и кукла – знаешь, которая умеет кричать. Куклу звали Элисе.
– Элисе?
Ну, такая, с соской во рту. Если ее вынуть, кукла принимается орать. Они сейчас очень модные, все девчонки хотят такую. У тебя внук, поэтому ты и не видел. А я видел. Они орут как настоящие младенцы. Ощущение такое, что смотришь фильм Хичкока… В коляске у нее еще была ночная рубашка и маленькая сумочка с зубной щеткой и расческой. Все исчезло.
– Разыскивается с… ?
– С восьми часов.
– Восьми?
Сейер быстро взглянул на часы. Было одиннадцать.
– Она захотела домой сразу же, как проснулась сегодня утром, и мама подружки не стала звонить ей домой и сообщать, потому что сама еще не вставала. Но она слышала, что девочки встали, слышала, как около восьми часов хлопнула дверь. Девочка пошла одна, идти было недалеко, больше она ничего не знает. А в десять часов позвонила мать Рагнхильд и попросила ее отправить дочку домой. Потому что они собирались в магазин. Но девочка как сквозь землю провалилась.
– А где они живут?
– В Люндебю, на Фагерлюндосен. Новый жилой массив. Недавно переехали.
Сейер побарабанил по письменному столу, на котором была разложена карта мира. Его ладонь закрывала весь южноамериканский континент.
– Придется ехать туда вместе.
– Мы уже послали патрульную машину.
– Но сначала я поговорю с Магнус. Позвони и скажи родителям, что мы приедем, но не уточняй, когда.
– Матери позвоню. Отец в отъезде, его найти пока не удалось. – Карлсен встал и отодвинул стул.
– Кстати, удалось найти колготки для жены? Карлсен ошарашенно взглянул на сослуживца.
– «Pantyliners», – пояснил Сейер.
– Нет, Конрад. Колготки мне найти не удалось. «Pantyliners»‑это такие штуки, которые женщины используют в критические дни. Прокладки.
Он ушел, а Сейер принялся кусать ноготь, чувствуя, как в нем поднимается нервозность, она шла откуда‑то из области живота.
Ему всегда становилось не по себе, когда шестилетние девочки не приходили домой вовремя. Хотя он и знал, что тут возможно много вариантов, от разведенных родителей, которые хотели продемонстрировать свои права на ребенка, до бездомных щенков, которых детям непременно хотелось притащить домой. Дети чуть постарше могли увести малышей с собой гулять, не предупредив взрослых. Иногда в таких случаях детей находили спящими, сосущими во сне большой палец, в каких‑нибудь кустах, такое не часто происходило с шестилетними, но с двух‑трехлетними случалось. Может, ребенок заблудился и уже несколько часов бродит вокруг, не может найти дорогу. Некоторые сразу же принимались кричать, и тогда их находили быстро. Другие же бродили, онемев от страха, и не привлекали к себе внимания. В восемь утра, во всяком случае, на дорогах нет интенсивного движения, подумал он и успокоился.
Он застегнул верхнюю пуговицу рубашки и встал. Взял и куртку, как будто одежда могла защитить его от того, что произойдет. И пошел по коридору. В утреннем свете коридор казался зеленоватым и напомнил ему о старом бассейне, в который он часто ходил мальчишкой.
Камеры предварительного заключения находились на шестом этаже. Он сел в лифт; он всегда чувствовал себя немного по‑идиотски, когда маленькая коробочка везла его вниз или вверх. И потом, это было очень быстро. Все в жизни должно занимать какое‑то время. Ему показалось, что он приехал слишком быстро – он уже стоял у двери в камеру. Секунду он пытался побороть в себе желание заглянуть сначала внутрь, но не смог. В окошко он увидел, что Эва сидит на нарах, замотавшись в плед.