– Да, его достаточно… т. е. было бы достаточно, если б не затрагивалось то, о чем мы договорились вчера вечером, – Париж. Когда я услышала, что вы собираетесь ехать в Париж, я не поверила этому… не поверила после нашего вчерашнего разговора. Сюда на вокзал я пришла не затем, чтобы застать вас здесь, а наоборот – доказать Лизе, что вас здесь нет. Была уверена, что не встречу вас… и, однако, вы здесь!
– И хотя я здесь, вы будете мне верить по-прежнему? – спросил я, насколько мог твердо.
– Конечно. Я буду верить вам, если… – она замялась.
– Если что?
– Если вы скажете мне только одну совсем маленькую, крошечную вещь: что вы едете в Париж не для того, чтобы увидеться с Максиной де Рензи.
– Я могу увидеться с ней, – осторожно допустил я.
– Но… но, по крайней мере, у вас нет именно этой цели?
Это загнало меня в угол. Я не мог солгать, отрицая свое намерение увидеться с Максиной, и не мог нарушить слово, данное министру иностранных дел. И в то же время – под какие подозрения подведу я себя, признав, что еду специально к ней, после того, как поклялся любимой девушке, что не желаю и не стану больше встречаться с Максиной!
– Вы сказали, что будете верить мне, Ди, – напомнил я ей. – Во имя Неба, не нарушайте этого обещания!
– Но… если окажется, что вы нарушили свое обещание?
– Обещание?
– Нет, хуже. Потому что я не просила вас обещать; для этого я была слишком уверена в вас. Я сразу поверила, когда вы сказали, что не думаете ни о ком, кроме… меня. Я рассказала Лизе все, и мы можем говорить об этом при ней. Я просила вас обождать некоторое время с моим согласием, пока я окончательно не уверюсь, что вы больше не думаете о мисс де Рензи, как… как воображают некоторые люди. И сказала, что если вам захочется увидеться с ней – поезжайте!… Но вы только рассмеялись на мои слова. И, однако, уже на следующее утро вы уезжаете первым же поездом!
– Только потому, что я обязан сделать это, – сказал я вопреки предостережениям министра. Но я был тут же наказан за это, так как мои слова не улучшили, а только ухудшили мое положение.
– Обязан! – откликнулась она. – Значит, вы должны о чем-то договориться с ней, чтобы быть свободным!
Проводники уже стали запирать двери вагонов. Еще минута – и я мог упустить поезд, а я должен был попасть на него во что бы то ни стало. Ради ее будущего, а также ради моего и Максины я должен был сделать это.
– Дорогая! – сказал я торопливо. – Я свободен. Не может быть никакого разговора о моей свободе. И, однако, я вынужден ехать. Напоминаю вам о вашем обещании. Верьте мне!
– Нет, раз вы едете к ней. С этого же дня! – эти слова слетели с губ бедняжки, насколько я мог видеть, с болезненным усилием. И для меня было особенно мучительно сознавать, что причинил ей эту боль я, вместо того, чтобы успокоить ее.
– Вы будете! Вы должны! – скорее приказал, чем попросил я. – До свидания, моя бесценная, мое сокровище! Я буду думать о вас ежеминутно и завтра же вернусь к вам!
– В этом нет надобности. Вам незачем возвращаться ко мне когда бы то ни было, – промолвила она побледневшими губами. И в это же время кондуктор дал свисток, махнув зеленым флажком.
– Не смейте говорить этих жестоких слов! – вскричал я, цепляясь за закрытую дверь купе первого класса.[6] Но когда я пытался открыть ее, какой-то низенький человек подскочил изнутри к стеклу и крикнул:
– Занято! Разве не видите, что это купе забронировано мною?
Действительно, на двери висел ярлычок «занято», и она была заперта изнутри на ключ. Я отступил назад и уже хотел взяться за дверь следующего купе, но в этот момент двое каких-то мужчин стремительно подбежали к двери того купе и моментально открыли ее снаружи железнодорожным ключом, в то время как поезд уже начал двигаться.
Не воспользуйся я этим случаем и не втиснись следом за ними в купе, я упустил бы свой последний шанс попасть на поезд!
Конечно, с моей стороны было невежливо врываться силой туда, где меня отнюдь не желали, но у меня уже не было времени для выбора; я был рад поместиться где угодно, хоть на буфере, лишь бы не нарушить обещания, данного министру. Кроме того, я был слишком опечален своим неудачным прощанием с Дианой, чтобы заботиться о правилах приличия. Почти машинально пробивал я себе дорогу внутрь вагона, вопреки усилиям двух людей с ключом, которые тоже кричали, что купе занято, и вытолкнули бы меня наружу, если б безвыходность положения не придала мне энергии. В потасовке я смутно помню, что первый пассажир, который охранял купе до их прихода, вместо того, чтобы присоединиться к ним, вдруг стал на мою сторону. Желал ли он моего присутствия в купе или же просто не захотел, чтобы я был вытолкнут на платформу и, возможно, попал под колеса, но только он поспешно протянул мне руку и помог втиснуться в вагон, несмотря на протесты и толчки тех двоих. В то же время к нам снаружи подбежал проводник, требуя немедленно прекратить безобразную возню. И дверь вагона захлопнулась за нами четверыми…
Когда я утвердился на ногах и получил возможность выглянуть из окна, поезд отошел уже так далеко от станции, что Диана и Лиза скрылись из моих глаз. Это показалось мне дурным предзнаменованием; меня охватил страх, что я расстался со своей любимой навсегда.
В ту минуту я страдал так жестоко, что ради Ди и ради нашей любви мог бы пожертвовать и Максиной, и министром иностранных дел, и даже «Сердечным соглашением трех государств» (если эта опасность не преувеличена). Но возвращаться назад было слишком поздно. Поезд уже шел полным ходом, и мне пришлось подчиниться неизбежному в надежде на благополучный исход.
Было ясно, что кто-то постарался посеять раздор между мной и Дианой и, по-видимому, достиг этого. Был ли это юный лорд Боб Уэст? – спрашивал я себя, машинально отыскивая глазами свободное место среди спортивного инвентаря и другого мелкого багажа, которым первый пассажир заставил все места в купе. Боб,
