Чуть поодаль от их столика уже клубился народ, улыбалась и смеялась молодежь. В небе висели профили башен из слоновой кости. Калькутта в современном индийском представлении. На миг Роберту захотелось открыть второй, беззвучный канал и посмотреть, что тут реальное, а что подделка.
– Разумеется, хотя иногда я думаю, не рыба ли я на очень-очень длинной леске. – Он вяло улыбнулся. – Я действительно хотел написать о вас диссертацию, профессор Гу. В самом начале это была академическая охота – вы казались мне трофеем, который я хотел поднести Анни Блэндингз. Но чем больше мы с вами общались, тем больше я…
– И сколько в этой личности было от вас, Шариф? А сколько других?
– Мне тоже это интересно! Кроме меня, было как минимум двое. Сэр, это оказалось весьма неприятное ощущение, особенно вначале. Я вел с вами разговор, задавая вопросы, которые, как я знал, произведут на профессора Блэндингз хорошее впечатление, и вдруг меня просто отодвигали, как постороннего!
– Но при этом вы продолжали слышать и видеть?
– Да, часто бывало и так! Настолько часто, что я думал, меня эти другие используют, чтобы я задавал нужные вопросы, а потом они исказили бы их ради своих целей. В конце – и большая ошибка, что я сознался в этом вашей полиции, – в конце я начал ценить эти странные вмешательства. Мои любезные похитители задавали вопросы, до которых я бы никогда не додумался. Я болтался посреди вашего заговора насчет «Либрареома», и в итоге уже выглядел как идеальный провокатор со стороны.
– Но если бы вы не были там в ночь беспорядков, моя Мири погибла бы. Что вы видели, Зульфи?
– Что видел? Ну, в тот вечер меня заперли самым тщательным образом. Другие владельцы моей личности имели свою повестку дня, не включавшую никаких литературных дискуссий. Однако я продолжал попытки пробиться. Полиция заявляет, что у меня бы никогда это не получилось без помощи террористов. Как бы там ни было, но на несколько секунд я увидел, как вы там лежите на полу. Вы просили меня помочь, и лава ползла вам на руку… – Его передернуло. – Честно говоря, ничего больше я не видел.
Роберт вспомнил разговор. Один из самых острых камней в неразберихе.
Они с Шарифом, разделенные восемью тысячами миль, сидели несколько секунд молча. Потом индиец с любопытством склонил голову набок:
– Теперь я решительно оставил свои опасные литературные изыскания. И все же не могу удержаться от вопроса: вот вы – в начале своей новой жизни, профессор. Можем мы ожидать чего-нибудь нового под солнцем? Впервые в человеческой истории – новой «Тайны возраста»?
– Вы правы, есть место и для нового. Но знаете, некоторые тайны неподвластны выражению даже тех, кто их постиг.
– Но только не вам, сэр!
Роберт обнаружил, что улыбается в ответ. Шариф заслужил правды.
– Я мог бы что-нибудь написать, но это не будут стихи. Новую жизнь я получил, но лечение от Альцгеймера… разрушило мой дар.
– О нет! Я слыхал о таких случаях, но честно, даже и не думал, что с вами такое произошло. Единственным положительным следствием всей этой авантюры, я все-таки еще надеялся, станет хоть одна дополнительная строфа «Тайн». Простите ради бога.
– Нет-нет, не извиняйтесь. Я был… не очень приятным человеком.
Шариф на миг опустил глаза и снова посмотрел на Роберта.
– Да, мне говорили. В те дни, когда я не мог к вам пробиться, я интервьюировал ваших бывших коллег в Стэнфорде, даже Уинстона Блаунта, когда он не строил заговоры.
– Но…
– Не важно, сэр. В конце концов я понял, что вы утратили прежнюю садистскую жилку.
– Тогда вы не могли не предположить остальное!
– Вы так думаете? Вы считаете, что ваш талант и ваша злобность шли неразделимым пакетом? – Шариф подался вперед, приблизился – такого не случалось ни в одном из прежних интервью. – Я сомневаюсь. Но исследовать этот вопрос было бы любопытно. Кстати, я давно интересовался, только стеснялся спросить – что именно в вас переменилось? Вы стали приличным человеком после лечения от слабоумия? Или это перемена, как у Диккенса в «Рождественской песни», когда новый опыт делает человека добрее? – Он качнулся назад. – Я мог бы сделать из этого такую блестящую диссертацию!
Его глаза вопросительно смотрели на Роберта.
– Не получится.
– Да-да, – кивнул Шариф. – Такая возможность… я даже забыл о том, что решил твердо и окончательно. Первое – больше никаких действий, способных вызвать недовольство спецслужб. – Он оглянулся, будто на невидимых наблюдателей. -
Слышите меня? Я чист, чист душой, телом и даже моей свежепрожаренной одеждой! – Он снова обернулся к Роберту: – На самом деле я даже сменил академическую специальность.
– Да?
– Да. Понадобится несколько семестров дополнительного обучения, но оно того стоит. Видите ли, университет Калькутты организует новый факультет с новыми преподавателями, энергичными и молодыми. Нам еще предстоит пройти долгий путь, учитывая конкуренцию с университетами Мумбая – но здесь есть люди, которые дают средства, и они хотят видеть новых людей – таких, как я. – Озадаченный взгляд Роберта Шариф встретил полной энтузиазма улыбкой. – Это будет новый институт – Болливудские изыскания! Сочетание кино и литературы. Я стану изучать влияние литературы двадцатого века на современное индийское искусство. И как бы я ни жалел об упущенных возможностях, профессор Гу, я счастлив уйти на новую специальность, которая мне не сулит очередных неприятностей с властями!
