будет жестоко – лишать ее этого сейчас. Может быть, ей достаточно света и тепла. Когда твой дедушка умер, я взяла камень, положила в этот прелестный аквариум и поставила сюда, где светло. Я знаю, что она живая; думаю, ей здесь нравится.
Санда опустила глаза и посмотрела на черные и серые завитушки, покрывающие грубую поверхность камня. Форма его была несимметричной, но рисунок определенно повторялся. Даже не ощущая волн холода, Санда должна была понять, что эта вещь живая.
– А что… что оно ест?
– Хм-м… – Бабушка замялась, но не более чем на секунду. – Некоторые камни. А чаще вот те цветы. Мне приходится время от времени класть новые. Но она неразумна. Она делает только то, что Рекс заметил с самого начала, и больше ничего. Только теперь, на свету, это случается немного чаще…
Она заметила боль на лице Санды.
– Ты даже здесь его чувствуешь? – в голосе Бабушки послышалось удивление. Она протянула руку, коснулась ладонью поверхности камня и вздрогнула. – А, опять все то же самое: холод и пустота. Понимаю, почему это тебя так беспокоит. Но она не хочет тебе навредить. Думаю, это просто воспоминания о холоде. Теперь немножко подожди. Ей нужно примерно минуту, чтобы перестроиться. В некотором плане она больше похожа на растение, чем на животное.
Таинственный холод ушел. То, что оставалось, не представлялось угрожающим, скорее вызывало беспокойство. Сейчас Санда чувствовала все острее. Бабушка поманила ее, приглашая подойти поближе.
– Ну вот. Теперь положи сюда руку, и ты поймешь, что я имела в виду.
Санда медленно подошла, не сводя глаз с лица бабушки. Дождь гулко барабанил по стеклу чердачного окна. Что, если все это ложь? Может ли это существо дурачить людей, заставляя их приходить, одних за другими?
Но теперь, когда больше ничего не давило на нее, это казалось почти невероятным. Она коснулась Драгоценности сначала кончиком пальца, потом всей ладонью. Бабушкина ладонь все еще лежала на камне, хотя их руки не соприкасались. Ничего не произошло. Поверхность была холодной – как у любого камня, который находился бы в этой комнате – и грубой, но не шероховатой. Несколько секунд спустя Санда понемногу почувствовала.
Бабушка! Улыбка, волна нежности… а за этим разочарование и пустота, более приглушенные, чем обычно излучала Драгоценность. Однако там, где раньше был только холод, теперь появилась теплота.
– О, Бабушка…
Старая женщина обняла Санду за плечи, и впервые за все эти недели девочка подумала, что между ними может надолго установиться согласие. Ее пальцы соскользнули с поверхности Драгоценности и коснулись гальки, на которой камень покоился. Самая обычная галька. Драгоценность была единственным странным предметом в террариуме.
Стоп… Она взяла небольшой камушек, поднесла к свету и почувствовала, как бабушкина рука внезапно чуть напряглась. Крошечный обломок был гладким, только его поверхность словно подернулась молочным туманом. И на ощупь он был точно маслянистым.
– Это не настоящий камень, Бабушка?
– Нет. Это пластик. Как цветы. Я просто думала, что будет мило.
– А-а-а…
Санда уронила камушек в террариум. В другое время она, возможно, проявила бы больше любопытства. Но сейчас ее переполняло облегчение. То, что столько времени внушало ей ужас, не таило в себе никакой угрозы – наоборот, оказалось совершенно удивительным.
– Спасибо. Я так боялась, – она с легким сожалением рассмеялась. – Я выставила себя такой дурой. Сказала Ларри, что Драгоценность – это какое-то чудовище.
Бабушка отдернула руку, лежащую у нее на плече.
– Санда, ты не должна… – она начала резко, но тут же словно опомнилась. – В самом деле, Санда. Тебе незачем водиться с О'Мэлли. Он для тебя слишком взрослый.
– Бабушка, – привычно возразила Санда; она все еще наслаждалась блаженным ощущением покоя. – Этой осенью он только пойдет в девятый класс. Он просто выглядит старше.
– Нет. Я уверена, твои мама и папа очень расстроятся, если я позволю тебе уходить с ним куда-то одной…
Санда наконец-то осознала, каким тоном с ней разговаривают. Та же жесткость была у Бабушки и во взгляде… И внезапно девочка почувствовала ту же уверенность. На самом деле, нет никаких причин, чтобы не водиться с Ларри О'Мэлли. Бабушка как-то обмолвилась, что считает своих соседей, что живут дальше по дороге, людьми низшего класса, как по происхождению, так и по нынешнему положению. Если и было что-то неправильное во взглядах Бабушки, то это высокомерие, с которым она относилась к некоторым людям. Санда подозревала у нее расовые предрассудки: например, она называла негров «цветными».
Двойная несправедливость! Это было уже слишком. Санда вскинула голову, выставив дрожащий подбородок.
– Бабушка, я буду с ним водиться, если хочу. Ты не хочешь этого, потому что он бедный… и потому что он…
– Санда!
Бабушка словно вся сжалась. Ее голос стал сдавленным, слова было трудно разбирать.
– Я с таким нетерпением ждала этого лета. Н-но… ты уже не та милая девочка, которой была раньше…
Она обошла Санду и торопливо зашагала вниз по лестнице.
Санда смотрела ей вслед, приоткрыв от удивления рот. Потом почувствовала, что слезы сменяются
