Глубина в небе

ценой.

Он поглядел на брата Песню и попытался изобразить дружелюбную улыбку. Очевидно, получилось не совсем, поскольку брат Песня отступил на шаг.

– Кладбище – это место, предназначенное, чтобы люди там умирали, правда, брат Песня?

– Это место для всех, чтобы жить в природной полноте своего времени. И все деньги, которые приносят нам, мы тратим на то, чтобы помочь тем, кто к нам приходит.

В извращенной ситуации Триленда примитивизм брата Песни приобретал страшного вида смысл. Он помогал самым больным из беднейших, насколько мог.

Сэмми поднял руку:

– Я пожертвую бюджет ста лет каждому из кладбищ вашего ордена… если вы отведете меня к Бидвелу Дункану.

– Я… – Брат Песня отступил еще на шаг и тяжело сел. Он почему-то понимал, что Сэмми может исполнить обещанное. Может быть… Но старик поднял глаза на Сэмми, и в глазах его читалось бесконечное упрямство. – Нет. Бидвел Дункан десять лет назад умер.

Сэмми пересек комнату, схватился за подлокотники кресла, где сидел старик, и приблизил свое лицо к его глазам.

– Ты знаешь людей, которые пришли со мной. Ты сомневаешься, что по первому моему слову они разнесут твое кладбище по кускам? Ты сомневаешься, что если мы не найдем здесь то, что я ищу, то же случится с каждым кладбищем твоего ордена по всему этому миру?

Ясно было, что брат Песня не сомневается. Он знал, что такое Лесничество. И все же Сэмми на миг испугался, что брат Песня пойдет и на это.

И мне тогда придется сделать то, что я должен сделать.

Старик вдруг съежился, беззвучно зарыдав.

Сэмми отодвинулся от кресла. Прошло несколько секунд. Старик перестал плакать и с трудом поднялся. Он не посмотрел на Сэмми, не сделал жеста, он просто вышел из комнаты шаркающей походкой.

Сэмми и его свита пошли за ним, вытянувшись цепочкой по длинному коридору. Там жил ужас. Он заключался не в тусклых и поломанных лампочках, не в потеках на стенных панелях, не в грязном протертом полу. Вдоль всего коридора на диванах и в креслах на колесиках сидели люди. Сидели и смотрели… в никуда. Сэмми сперва подумал, что у них скорлупки, и зрение их далеко отсюда, быть может, в каком-то общем воображении. В конце концов, некоторые ведь из них что-то говорили, другие постоянно и сложно жестикулировали. И тут он заметил на стене знаки, нанесенные краской. Простой отслаивающийся материал – и больше здесь смотреть было не на что. А у сидящих в холле людей глаза были невооруженные – и пустые.

Сэмми подошел поближе к брату Песне. Старик разговаривал на ходу сам с собой, но в словах его был смысл. Он говорил о Человеке.

– Бидвел Дункан не был добрым человеком. Не таким, который может понравиться с самого начала… и особенно с самого начала. Он сказал, что был когда-то богат, но нам не принес ничего. Первые тридцать лет, пока я был молод, он работал усерднее нас всех. Не было для него работы ни слишком грязной, ни слишком тяжелой. Но у него для каждого было недоброе слово. Он издевался над каждым. Он мог просидеть с пациентом последнюю ночь его жизни, а потом фыркать и хихикать.

Брат Песня говорил в прошедшем времени, но Сэмми почти сразу понял, что монах не пытается его ни в чем убедить. Он даже не сам с собой говорил – это было как надгробное слово для человека, который очень скоро умрет.

– А потом проходили годы, и он, как и мы, остальные, мог делать все меньше и меньше. Он говорил о своих врагах, о том, что они убьют его, если найдут. И смеялся, когда мы предлагали его спрятать. В конце концов от него осталась одна только злобность, да и та бессловесная.

Брат Песня остановился перед большой дверью. Над ней висел цветастый веселый плакат:

В КОМНАТУ СОЛНЦА.

– Дункан будет среди тех, кто смотрит на закат.

Но монах не открыл дверь. Он стоял, опустив голову, в общем, путь к двери не преграждая.

Сэмми начал обходить его, потом остановился и сказал:

– Плата, о которой я говорил. Она будет переведена на счет вашего ордена.

Старик не поднял глаз, только плюнул Сэмми на китель, повернулся и зашаркал прочь, проталкиваясь мимо констеблей.

Сэмми отвернулся и потянул механический замок.

– Сэр? – Это его окликнул комиссар городской безопасности. Полицейский-бюрократ подошел поближе и тихо произнес: – Э-гм, мы бы не хотели быть вашим эскортом, сэр. Надо было на эту работу поставить ваших людей.

Ничего себе!

– Согласен, комиссар. Так почему вы не дали мне их взять с собой?

– Это было не мое решение. Я думаю, они считали, что констебли будут более благоразумны. – Полицейский отвернулся. – Послушайте, капитан флота! Мы знаем, что вы, Кенг Хо, давно таите обиду.

Сэмми кивнул, хотя эта истина касалась скорее цивилизаций-Клиентов, чем отдельных лиц. Полицейский наконец-то посмотрел ему прямо в глаза.

– Ладно, мы взялись сотрудничать. Мы гарантировали, что никакие сведения о вашем поиске не просочатся… к его предмету. Но убирать этого парня для вас мы не будем. Мы отвернемся, будем смотреть в сторону, и вас не остановим. Но делать его для вас мы не будем.

– А! – Сэмми попытался себе представить, где именно в пантеоне высокоморальных героев будет место этого человека. – Отлично, комиссар. Мне только и требуется, чтобы вы не становились у меня на дороге. А делом я могу заняться сам.

Полицейский коротко кивнул, отступил на шаг и не пошел за Сэмми, когда тот открыл дверь «в комнату солнца».

Воздух был холодным и затхлым – все же лучше, чем влажная духота коридора. Сэмми начал спуск по темной лестнице. Он все еще был в здании, но уже не в такой степени. Когда-то это был выход, ведущий на уровень улиц. Теперь он был загорожен стенками из пластиковых листов, как затененный внутренний дворик.

Что если он вроде тех развалин в холле?

Они напомнили Сэмми людей, которые пережили возможности медицинской поддержки. Или оказались жертвами безумных экспериментов. Разум погибал по частям. Возможность такого конца он никогда всерьез не учитывал, но теперь…

Он дошел до конца лестницы. За углом был намек на дневной свет. Сэмми вытер губы тыльной стороной ладони и долго стоял неподвижно.

Давай!

Он пошел вперед и оказался в большой комнате. Она была похожа на стоянку для машин, но сверху полупрозрачные пластиковые плиты. Нагрева здесь не было, и холод задувал в щели пластика. Несколько сильно закутанных фигур сидели в креслах на открытом месте. Они не смотрели никуда конкретно; некоторые вообще глядели в серый камень наружной стены.

Все это Сэмми едва отметил. В дальнем конце комнаты низко спускался наклонной колонной солнечный луч сквозь прозрачный – или выломанный – участок крыши. И в середине этого луча сидел только один человек.

Сэмми медленно пересек комнату, не отрывая глаз от фигуры, окрашенной золотом и багрянцем заката. В лице сидевшего прослеживалось родовое сходство с высшими Семьями Кенг Хо, но Сэмми этого лица не помнил. Неважно – Человек мог сменить лицо уже давным-давно. Кроме того, у Сэмми в кармане был определитель ДНК и образец истинного кода ДНК Человека.

Тот был закутан в одеяло, на голове у него была вязанная шапочка. Он не шевелился, но, казалось, он на что-то смотрел. Смотрел на закат.

Это он. Убеждение возникло без рационального обдумывания, как наитие. Он. Может быть, неполный, но это он.

Сэмми взял разболтанное кресло и сел лицом к фигуре, освещенной лучом. Прошла сотня секунд. Две