Триксия последовательно игнорировала физическую природу пауков. Может быть, и это было оправдано, если учесть, сколько людей испытывают к паукам отвращение. Но эти существа были абсолютно не гуманоидными по форме, куда более чуждыми по внешнему виду и жизненному циклу, чем любые известные Человечеству. Некоторые конечности у них выполняли те же функции, что у людей челюсти, и ничего похожего на кисти и пальцы у них не было – они работали с предметами с помощью многочисленных ног. И эти различия были в переводах Триксии почти невидимы. Бывали изредка упоминания «остроконечной руки» (может быть, форма стилета, в которую может быть свернут передний сустав ноги), или средних или задних рук – но это и все. В школе Эзр видал столь же приближенные переводы, но те были сделаны экспертами, имеющими опыт многих десятилетий работы с клиентами.
Детские радиопрограммы – по крайней мере так их называла Триксия – были в мире пауков только что изобретены. Она перевела название передачи как «Час науки для детей» или «Детский час науки», и сейчас это был лучший источник догадок о пауках. Радиопередача была идеальным сочетанием научного языка – в изучении которого люди продвинулись дальше всего – и разговорной повседневной речи. Никто не знал, должна была эта программа обучать детей или просто их занимать. Возможно, это было коррективное обучение для призванных на военную службу. Но данное Триксией название прижилось и придавало всему невинную и симпатичную окраску. Арахна Триксии напоминала волшебную сказку Века Рассвета. Иногда, когда Эзр проводил с Триксией долгий день, когда она не говорила ему за весь день ни слова, когда фокус ее сужался так, что все человеческое оставалось за его пределами, – иногда в эти моменты он думал, не могут ли эти переводы исходить от прежней Триксии, захваченной в самое эффективное рабство всех времен и народов и все еще ищущей надежды. Может быть, она переделывала то, что слышала, создавая мечту о счастье единственным образом, который оставался для нее доступным.
19
Солнце было в средней фазе, и Принстон восстановил почти всю свою красоту. В предстоящие более прохладные времена строительство пойдет дальше – открытые театры, Дворец Лет Увядания, университетский дендрарий. Но уже сейчас, 60//19, план улиц предыдущего поколения уже был восстановлен, деловой центр города полностью отстроен и в Университете шли занятия круглый год.
Другими словами, год 60//19 сильно отличался от года 59//19 и еще более сильно – от всех десятых годов всех предыдущих поколений. В речных низинах, когда-то бывших полями, встал аэропорт. На самых высоких холмах города поднялись радиомачты; ночью их красные огни были видны на мили.
К году 60//19 точно так же изменились почти все города Аккорда, и большие города Тифштадта и Братства тоже. Города более бедных наций изменились в меньшей степени. Но Принстон был особенным даже по меркам нового века. То, что там происходило, не было видно в пейзаже, но это были семена еще более великой революции.
Хранкнер Аннерби прилетел в Принстон дождливым весенним утром. Такси довезло его из аэропорта до центра города. Аннерби вырос в Принстоне, и здесь была раньше его строительная компания. Сейчас он прибыл, когда почти все магазины еще были закрыты, к ним неслись уличные уборщики. Холодная морось играла на магазинах и деревьях тысячами цветов. Хранкнер любил старый город, где многие каменные фундаменты пережили три-четыре поколения. Даже новые верхние этажи из бетона и кирпича строились по проекту старше любого из живущих.
За старым городом пришлось карабкаться среди новых зданий. Это было раньше королевское имущество, которое пришлось продать для финансирования Великой Войны – конфликта, который новое поколение уже называло просто «войной с тиферами». Часть нового района состояла из трущобных времянок, другая – повыше – из элегантных особняков. Такси пробиралось по резким спускам и подъемам, медленно поднимаясь к высшей точке нового тракта. Он был закрыт мокрыми папоротниками, но кое-где по его сторонам возвышались здания. Ворота открылись беззвучно и без видимого чьего-либо присутствия. Ха. Дворец там, не иначе.
Шерканер Андерхилл стоял возле парковочного круга в конце дороги и выглядел на фоне парадного входа совершенно неуместно. Дождь превратился просто в приятный туман, но Андерхилл все равно держал открытый зонтик, идя навстречу Аннерби.
– Добро пожаловать, сержант! Все эти годы я заманивал тебя в свою хибару на холме, и наконец ты здесь!
Хранкнер пожал плечами.
– Мне столько есть чего тебе показать… начиная с двух предметов маленьких, но очень важных.
Он ткнул зонтиком себе за спину, и почти сразу из шерсти у него на спине высунулись две крошечные головки. Младенцы, крепко держащиеся за отца. Не старше нормальных детей в начале Света – подросшие как раз настолько, чтобы быть симпатичными.
– Девочку зовут Рапса, а мальчика – Хранкнер.
Аннерби шагнул вперед, стараясь двигаться небрежно.
– Очень рад с вами познакомиться.
В самые лучшие времена Аннерби никак не умел обращаться с детьми – из известных ему занятий самым близким к воспитанию детей была муштровка новобранцев. Он надеялся, что это объяснит его неловкость.
Дети, кажется, почувствовали его неприязнь и застенчиво спрятались.
– Не обращай внимания, – сказал Шерканер этим своим рассеянным тоном. – Они вылезут и начнут играть, когда зайдем в дом.
Шерканер провел его внутрь и все рассказывал, как много он должен показать и как хорошо, что Хранкнер наконец приехал. Годы изменили Андерхилла, по крайней мере, физически. Исчезла болезненная худоба, он несколько раз перелинял. Шерсть на спине была густая, отцовская – странно это видеть в такой фазе солнца. Тремор головы и передней части туловища стал сильнее, чем помнил Аннерби.
Они прошли через фойе, по размерам пригодное для отеля, вниз по широкой спиральной лестнице, которая выходила на крылья – одно за другим – «маленькой хибарки» Шерканера. Здесь было полно народу – наверное, слуг, хотя они не носили ливрею, обычно требуемую сверхбогачами. На самом деле в этом доме ощущался утилитарный дух государственного или корпоративного имущества. Аннерби перебил нескончаемую болтовню:
– Это же все показуха, Андерхилл? Король ведь не продал этот холм, он его просто передал.
Службе разведки.
– Ничего подобного. Я действительно владею этой землей, я сам ее купил. Но, гм, я довольно много консультирую, а Виктория – то есть шеф разведки – решила, что безопасность лучше всего будет выдерживаться, если создать лаборатории прямо здесь. И у меня есть что тебе показать.
– Ага. Это же и есть смысл моего визита, Шерк. Мне кажется, ты работаешь не над тем, чем надо. Ты подтолкнул Корону к… я полагаю, здесь можно говорить свободно?
– Да-да, конечно.
Вообще-то Аннерби не принял бы такого небрежного заверения, но он уже понял, как тщательно охраняется здание. Здесь много было сделано по проектам Шерканера – например, логарифмическая спираль главных комнат, но чувствовалась и рука Виктории. Повсюду были – да, он это понял – охранники, потом эта хрустящая чистота ковров и стен. Здесь наверняка было так же безопасно, как в лабораториях Аннерби в здании Ставки.
– Ладно. Ты втравил Корону в исследования по атомной энергии. В моем распоряжении народу и техники, как у миллиардера, в том числе несколько ребят почти таких же умных, как ты.
Фактически работа Аннерби, хотя он и оставался сержантом, соответствовала куда более высокому званию. Реальность его жизни превзошла самые смелые мечты подрядчика.
– Да, отлично. Виктория очень в тебя верит, как ты знаешь.
Шерканер провел гостя в большую и причудливую комнату. В ней стояли книжные полки и письменный стол, заваленный докладами, разбросанными в беспорядке книгами и блокнотами. Но к книжным полкам был приделан детский тренажер, и детские книги торчали вперемешку с высокой наукой. Детки соскочили со спины Шерканера и бросились к тренажеру. Шерканер сбросил с низкого насеста кучу книг и журналов и жестом пригласил Аннерби сесть. Слава Богу, он не попытался сменить тему.
– Да, но ты еще не видел моих докладов.
