— Ты с ней спал??
— Нет.
— Фууух, — выдыхает — думал, тебя пиздить придётся.
— Пока не спал.
— Не понял.
— Жек, прости, я её люблю. Я ей предложил выйти за меня замуж… она согласилась.
— Ты охуел??? Тебе чо? Баб мало??
— Жек, для меня нет больше баб, есть только она.
Хрясь, я только что смотрел на него и уже смотрю в сторону. Уебал. Прав. Я не защищаюсь. Не отскакиваю, не бью, я поворачиваю голову к нему и одними губами повторяю:
— Прости, Жек.
Он не прощает. Уходит. Я выхожу из сортира с двойственным чувством. И облегчение — больше ничего не мешает нам с ней, никто и не сможет, но вместе с тем — я предал друга… впервые в жизни.
Мы не разговариваем сутки, я достаиваю наряд и валюсь спать — через день на картошку ехать.
А наутро Жек пропал. На койке осталась записка для ротного. В ней он просил прощения за то, что ушёл, и заява о том, что бросает училище. Дождался моей смены, чтобы не подставлять, и свалил.
Никогда себя так погано не чувствовал. Он отучился три года, с четвёртого курса увольняют крайне редко, и по каждому случаю такой разбор, что трещат задницы всех прямых командиров, начиная с комбата. А комбат в училище — это полковник и личность, выпустившая не одно поколение офицеров. Его выебать архисложно, но вот за такие выкрутасы рвут, невзирая на погоны и заслуги. Самовольное оставление части в училище — это нонсенс. Это не банальный самоход за юбкой или бутылкой, которые процветают на старших курсах сплошь и рядом. Это тотальный пиздец. Как допустили??
Я — его лучший друг, и меня начинают рвать сразу. Я молчу и иду в несознанку, но говорю, что найду его. Говорят — ищи.
Ищу.
Звоню Светке.
— Лёш, вы дрались? Да?? Он звонил, спрашивал, правда ли, что мы решили пожениться.
— Мы поговорили начистоту.
— С тобой всё в порядке?? Мне приехать??
— Он у тебя??
— Нет… а он что? Пропал??
— Пропал… это я пропал… с тобой…
— Я приеду.
— Не надо… я позвоню.
Но я так и не позвонил.
— Ну, и где твой друг, курсант??
— Не знаю, товарищ старший лейтенант.
— Хуёво, товарищ курсант, такой Вы, видимо, ему друг, раз не знаете, что творится в башке Вашего полоумного друга, — ст. л-т Беда зол и раздосадован, несёт чёрт-те что, как будто не видит, что я сам не свой от этой котовасии. Ну, оно и понятно, садится ему, небось, больно после общения с комбатом.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите…я его за сутки найду…
— Чтооооо?? Крррругом, шагом марш отсюда…совсем охуел, что ли, курсант?? Домашних пирожков переел?? Я тебя быстро в чувство приведу!!! Рррразболтались, твою мать. Уррроды.
— Товарищ старший лейтенант… там из-за девушки… разрешите… он же ебанутый…
— Я вам разрешаю, товарищ курсант, очень быстро покинуть мою канцелярию, и не попадаться мне на глаза. На прямое неподчинение приказу я пока закрою глаза…пока… Марш отсюда!!!!
Нас увезли на следующий день на картошку, и вот оттуда уже чухнул я.
Ромка потом рассказывал, что, когда утром нашли мою записку на аккуратно заправленной койке, началось светопреставление местного масштаба. Сначала орал замок, потом старшина, потом ротный, а потом пришёл комбат, всех выебал и ушёл пить водку, предоставив возможность орать всем дальше. Только и сказал:
— Объявятся эти мудаки, ко мне их… подождём. — Старый воин — мудрый воин.
Записка.
Ст. л-ту Беда И. А.
Я, курсант Скворин, убыл на поиски курсанта Левачова. Обязуюсь найти и доставить в училище.
Дата, подпись.
Как бы там ни было, как только мы приехали на картошку, нас поселили в домиках, оставшихся с союзных времён и бывших когда-то трудовым лагерем. По домику на взвод. В нашем домике тут же началось празднование приезда. Дело в том, что водки было привезено немерено, так как именно на сентябрь приходился святой праздник курсанта — День Зачатия. Ровно 9 месяцев до выпуска.
Грех не отпить капельку за приезд, правда??
Все люди, как люди — пьют. У меня в горло водка не идёт. Женька мне друг, пусть я и подонок. И ломает жизнь себе из-за моего счастья. И как я после этого буду счастлив?? Короче, грыз я себя смертным поедом. Ну, накатил стакан, и, дождавшись, когда все рухнут спать, рванул прямо через поля по бездорожью к огонькам в перспективу. Огоньки — дорога. Раменское — это направление к Коломне, а там и Женька, наверное. Его посёлок-то там, где предки его живут. Под Коломной. О том, что он мог банально отсиживаться в Москве по тысяче и одному адресу, я даже не подумал. Как оказалось, всё верно рассчитал. Вышел (бог не фраер) прямо к электричке. Проезд бесплатный. Доехал с грехом пополам до его посёлка. Последнее препятствие — паром. Денег — хуй. А паромщик то ли со скуки, то ли жена ему не дала — залупился. Не повезу, говорит…сука.
Попытался объяснить — перегар. Ну, он мне конкретно ответил, что думает о будущих шакалах- алкоголиках. Да я тогда и не знал, что в армаде офицерьё шакалами прозывают, кстати. Получать в ебло от здоровенного дядьки — сомнительное удовольствие, да и вымотан. Плаваю, как топор, но не клянчить же бабло. Делать нечего. Нашёл полиэтиленовый пакет. Форму в него, перевязал туго. Сапоги приторочил — голенища связал, ну и с богом.
«Всё-таки он есть. Выловил меня паромщик на катере. До середины реки доплыл, там течение, и — «понесли ботинки Митю»…. Думал, кирдык… Хых…
Хорошо ехать в поезде на верхней полке, убираясь в гавно, вспоминая безбашенную юность. Мне 22, а было-то 20. Два года назад это было, а вспоминается, как будто давно-давно. Быстро же я повзрослел в этой Борзе».
Страшно было — жуть. Тону же. А звать на помощь бессмысленно — кто услышит?? Утро ведь раннее. И назад поворачивать уже глупо. Не дотяну — большую часть проплыл. Короче, как говорится, что есть сил — вперёд. Потом трясло, мышцы деревянные, челюсти лязгают, и хмурый взгляд дядьки-паромщика в упор.
— Дурррак молодой, — только и сказал.
«Я даже не поблагодарил его, а ведь он жизнь мою дурную спас… хм, интересно, зачем, нужен, видать, для чего-то… или кому-то».
Да такие вещи делаются не для благодарностей, наверное.
Дом нашёл сразу, хоть и один раз был всего у Женьки. У меня на имена память никуда, в лесу без
