действительно в такое верили… В новой для меня стране обретались существа, которые не имели ни воли, ни материальных или других возможностей нанести кому-либо вред, даже самим себе. Единственное, что водилось там в изобилии, — полуграмотные жуликоватые управленцы, теоретики и специалисты, эмигрировавшие из провинции в столицу. Возможно, некоторые из них попытались бы эмигрировать и дальше, за границу, но ничего, кроме должностей уборщиков и официантов, им, наверное, не предложили… Провинция, мои Кимры, угнетала убогостью… Жизнь людей, к которым я присоединился по собственной же воле, представлялась с изнанки ликвидационным объединением банкротов, чьи предприятия улетели в бездну от непосильных затрат на звездные войны ради господства на земле…
Жалко, конечно, что я отверг Ваэля эль-Бехи, единоверца. Мы вместе обсудили бы причины того явления, что земли, богатые нефтью и другими алюминиями, населяют исключительно народы, исповедующие ислам и византийское православие. И вообще, не на пороге ли мы, скажем так, совместных крестовых походов исламистов и православных на Запад? Когда предпринимались европейские? Столько же веков назад, сколько разницы между христианским и мусульманским календарями. Если считать от Рождества Христова, правоверные ведут хронологию с 622 года и живут сейчас, таким образом, в XIV веке. А Киев крестился и обрел религию вообще тысячу лет спустя. Нет, нам, чеченцам и русским, пора возвращать Иерусалим…
Я гордился открытием. Смущало одно: в период религиозных войн крестоносцы не имели ракет и атомных боеголовок. Над этим ещё предстояло, конечно, подумать, привлечь специалистов, скажем, из института Азии, арабистов… И я мысленно засекретил тему.
Возможно, я слишком долго читал исключительно западную и азиатскую прессу. А Россия, подумал я, все-таки Евразия. Это успокаивало, и я чувствовал, как во мне формируется намерение отпраздновать обретенное душевное равновесие новой бутылкой белого «Сиди Раис» или красного «Сиди Саад»…
Мне действительно следовало бы остановиться и выспаться.
Я попросил кофе покруче, шестой или седьмой за день, и счет, а потом спустился вниз к столикам на асфальтовой площадке под тентами. Как раз вовремя.
Слим подкатил на своем «Пежо 406». Мадам сидела на заднем сиденье без жакета, в светлой вязаной кофточке, бейсбольной кепке с наушниками и темных очках. Я помахал им. Мадам, как и положено, бросила взгляд сквозь меня на ресторан, отвернулась и стала всматриваться в море. Слим сделал вид, что торопится в туалет. На обратном пути он мимоходом уронил мою сумку слоновой кожи на соседний пластиковый стул.
У меня вертелся на языке вопрос, не забыл ли он выпустить из багажника парочку наших новых друзей, Пятиугольника и Что-Ему-Сказать, и если нет, не следует ли возместить парой бутылок нанесенный им моральный ущерб… Я взглянул на свои «Раймон Вэйл». Четыре с лишним свободных часа до выезда в аэропорт у меня было.
— Хотите я вызову вам такси? — спросил меня официант в красной жилетке. За его спиной просматривался старший подавальщик в такого же цвета пиджаке.
— Вы помните про отель, который мы обсуждали? — сказал я. — Туда, я думаю…
Проснулся я в джакузи, в которой меня потихоньку переворачивало множеством течений, словно кусок чего-то в закипающем супе. На махровой простыне, свисавшей с края ванны, жирно значилось «Гостиница Гасдрубал-Таласса». В зеркальном потолке я увидел брошенные в беспорядке на полу свои одежки от Прауса Камерона и один ботинок фирмы «Батя». Судя по позолоте на кранах, меня занесло в номер-люкс, за который, как я смутно, но помнил, заплатил триста с лишним долларов. Слава Богу, «Раймон Вэйл» я догадался снять, они лежали на краю джакузи и показывали восемь с чем-то вечера.
Я спохватился: а что же рана?
Даже распаренная, прихваченная скобками, поставленными тубибом в ночь загула с Ганнибалом и Дзюдзюик, рана не кровоточила, начинала затягиваться.
Прага представлялась в давным-давно прошедшем времени. А ведь шли только третьи сутки после убийства Цтибора Бервиды и «джинсового ковбоя». Господи, хоть в Тунисе обошлось без кровопития…
Неплохо, однако, отпраздновал я первую половину кампании за освобождение Ефима Шлайна.
Я выбрался из ванны, вышел в лазоревую гостиную, из которой раздвижная дверь вела в спальню, и нашел там свою сумку и второй ботинок. Передвижение совершалось мною без палки!
Если бы не стемнело, в окне полагалось бы открываться бескрайнему Средиземному морю. На письменном столе лежало стилизованное под траченную временем грамоту рекламное оповещение «История нашего имени». Краем глаза я приметил первую строчку: «Гасдрубал был родным братом Ганнибала…»
«О, Господи!» — подумал я и вытащил из пиджака «Эриксон».
Ответила Дзюдзюик.
— Дзю, — сказал я. — У меня безостановочный загул со вчерашнего… Где муж?
— Ты хочешь заглянуть к ней в мое отсутствие, бесстыдник? откликнулся Ганнибал в параллельный отвод.
— Мне нужно с тобой рассчитаться, дорогой Гэнни, — ответил я приторно. — Твоя агентша оказалась бесподобной.
— Бесподобной в чем?
Но смеялся он слабовато. Определенно, тоже мучился со вчерашнего.
— Ты можешь приехать в аэропорт… ну, к одиннадцати вечера? Мой рейс в полночь, аэрофлотовский, сейчас скажу…
Я принялся рыться по карманам и вспомнил, что место заказал по телефону, билет будет ждать перед посадкой.
— Найду, — сказал Ганнибал. — Буду.
— Обнимаю вас обоих, — закончил я разговор и, разъединившись, набрал на «Эриксоне» телефон представительства «Аэрорфлота». Когда я подтвердил заказ и сказал, что оплачу билет у стойки, дежурная опять ответила: «Запросто».
Чехол с присосками невыносимо провонял потом Слима. Я снял его и выбросил в корзинку для бумаг, протер магнитофон влажным полотенцем и перемотал пленку. Включил воспроизведение. Говорили по- русски и достаточно отчетливо. Хриплый голос с кавказским акцентом каркнул:
— Хорошо… Пусть новый проект работает. Но старые продолжать… Если эти московские чеченцы приедут с компьютерами, что будут делать остальные…
Я поубавил громкости. Значит, батарейки не подвели, это во-первых. И разговаривали без использования средств технического глушения прослушивающих устройств, это во-вторых. Считали себя в абсолютной безопасности. Свидетельство того, что Ваэль эль-Бехи удержал насчет меня язык за зубами.
Я с удовольствием сказал себе:
— Запросто!
Имелись ещё две кассеты. Я опять проверил: с записями. И вернулся в джакузи. Приказал себе: полчаса полного покоя. Вдруг явилась провокационная мыслишка: место ведь оплачено, можно полежать часик и отмокнуть окончательно, поужинать в ресторане, потом послушать в баре джаз и, выспавшись в хорошей постели, утром каким-нибудь первым же рейсом на север… Неужели не заслужил?
Зря я услышал это карканье, записанное магнитофоном. С такими голосами только и пытают.
Ефим Шлайн уже в возрасте. Вынесет ли он проклятущий зиндан и истязания?
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я попытался вспомнить собственные ловкие ходы на допросах. Нашелся один… В Сингапуре в 1984 году агенты индийской спецслужбы, именуемой УАИ, то есть Управление анализа и исследований, вообразили, что я перехватил принадлежавшую им информацию о сикхских сепаратистах. Они затащили меня в подвал возле верфи «Кеппел», слегка помяли и допросили под детектором лжи.
На самом-то деле я гонялся за торговцем фальшивыми бриллиантами, который ходил в чалме и носил бороду, только и всего. Он был сикх, но не сепаратист, и вообще таиландский подданный. Меня разозлило это индийское беспардонное хватание без проверки, да ещё на чужой территории, то есть сингапурской. Полагалось преподать нахалам урок джентльменского поведения.
Фокус при допросе под полиграфом состоит в том, чтобы успеть заранее наглотаться слабительных таблеток. Спустя некоторое время ваш мозг ни на что не реагирует, он сосредоточен на сигналах,
