Просто путешествовали по миру вместе. Так казалось удобнее. Но когда я поближе познакомилась с Маттиасом… В общем, Стив не возражал. Он больше всех нас работал и учился. У него не оставалось времени на личную жизнь.
– Мне-то все равно, – пробормотал Уилл.
– Эй, друг, – сказал Маттиас и хлопнул его по спине. – Как тут без нас шарик крутился? Скучал по нам? – Он рассмеялся. – А как ты? Ведь целый год прошел. У тебя все так же?
Уилл был застигнут врасплох говорливостью прежде такого молчаливого и угрюмого человека.
– О’кей… У меня все идет гладко… А вы, как я погляжу, счастливы?
– Э, друг, что ты можешь знать? – Рыбак вдруг махнул кому-то рукой. – Эй, Элерой, иди сюда, смотри, кто нас встречает! Из темноты выступил растафариец. Лихорадочного взгляда как не бывало, несбалансированности движений как не бывало, темных кругов под глазами и шатающейся походки как не бывало!.. У него были коротко острижены волосы, и стоял он так же прямо, как и пальмы, которые его окружали на этом крохотном островке. Он пристально вглядывался с минуту в лицо Уилла, как бы пытаясь определить для себя что это: реальность или обман зрения?
– Я знаю тебя, парень. И обязан тебе жизнью.
У композитора вертелись на языке куча вопросов. Но чувства переполняли его настолько, что он едва мог творить. Столько вопросов, столько!.. Он совсем не ожидал увидеть то, что увидел. Не верил глазам своим.
– Вы изменились.
– Все изменились, парень, – ответил Элерой и шутливо ткнул рыбака кулаком в грудь. Ли засмеялась и отмахнула руку растафарийца, как бы защищая мужа. – Всю свою жизнь я был ничем, парень. Ничем и никем. Я пошел с тобой, накурившись по самые уши. Ничего не соображал. Оказалось, что это судьба. А эти ребята переделали меня, понимаешь? Я теперь здоров, как бык. Они помогли мне осознать свою значимость в жизни, дали мне дело, которым бы я мог заниматься. Они хвалили меня, говорили каждый день, что я оказал им неоценимую услугу. Знаешь, как здорово слышать про себя такое? Я почувствовал себя человеком!.. Сначала я попросил у них немного травки. Они ни черта не поняли, и мы поговорили по душам. Они задали мне кучу вопросов. Особенно те большие ящерицы. Из меня выкачали всю кровь и выбросили ее на помойку. Я не жалею, потому что взамен мне дали здоровье. Затем мы еще раз хорошо поговорили, и то, что они мне открыли, было откровением. Я почувствовал, что я человек и что я силен. Я испытывал гордость за то, что мы земляне. Было так здорово! Теперь мне не надо взлетать под облака при помощи травы, чтобы чувствовать себя на высоте. У меня есть кое-что получше.
– Что, интересно? – спросил Уилл.
Растафариец улыбнулся ему и поправил какое-то устройство, болтавшееся у него на поясе.
– Цель, парень. Бороться на стороне Узора. Защищать мою планету, мой дом. И твой тоже.
Широким жестом он показал на островок, прямые пальмы, спокойные воды лагуны.
– Раньше у меня не было ничего, за что бы я желал бороться. Да я и не любил это дело. Но нам все объяснили, парень. Эти ам… ам… амплитуды долбаные, мать их… Они хотят забрать у нас все, что делает нас людьми! Все, что мы любим и чему радуемся.
Заговорила женщина:
– У нас нет выбора, собственно. Либо мы станем воевать, либо принесем в жертву все человечество. Амплитур придет и отберет все. Это настоящая чума. Только от этой напасти никуда не сбежишь. Надо сопротивляться.
– Но вы не правы! У нас есть выбор! – с отчаянием в голосе воскликнул Уилл. – Мы имеем возможность не вмешиваться! Мы можем… Растафариец обменялся грустным взглядом со своим приятелем черным рыбаком.
– Он не знает. Он ничего не понимает, потому что не побывал ТАМ.
– Да, – согласился Маттиас. – Но он поймет постепенно. – Он огляделся кругом и глубоко вдохнул свежий ночной воздух. – Мне сильно не хватало… этого запаха. – Он потянул носом ветерок, дующий с моря. – Море! Море… – Он вернулся взглядом к композитору. – И не только море. Я скучал по всему этому. По планете, по Земле. Это наш дом. За этот год я много где побывал, много чего повидал, но нигде не было земных запахов, земных ароматов. – Он глянул на жену, на растафарийца и улыбнулся. – Пойдем, подруга, прогуляемся.
Обнявшись, они пошли к пляжу.
Уилл качал им вслед головой.
– Что они с вами сделали?! – повторял он измученным голосом. – Мозги, что ли, промывали?
– Нет, парень, – ответил растафариец. – Просто они показали нам правду. Правда – великая вещь. Когда ты видишь ее каждый Божий день в течение многих месяцев, отмахнуться не так-то просто, понимаешь? Они рассказали нам правду обо всем. И о самих себе тоже. Маттиас нашел через это свою правду. Я нашел свою. Рано или поздно ты найдешь свою. Он глянул на материк, отделенный от островка толщей искрящейся под луной воды.
– У меня там сестры. В Манки Тауне, на побережье. Я найду их и разделю правду между нами поровну. Массудский начальник говорит, что время для этого еще не пришло, но я подожду.
Он стал уходить в сторону пляжа. Уилл хотел было уже догнать его, но вдруг на его плечо легла крепкая рука, а негромкий, но уверенный голос остановил его:
– Оставьте его, пусть идет.
Композитор обернулся. Перед ним стоял профессор-эмигрант. Но он был не один. Рядом с ним была та самая пожилая женщина, которую Уилл включил в группу землян последней. Коричнево-желтые комбинезоны на обоих сидели удивительно хорошо. На голове профессора чудом удерживалась нелепая, вся помятая панамка. Уилл увидел это и не сдержал улыбки.
– Старый друг! – воскликнул, улыбаясь педагог. – Пойдемте найдем местечко, где можно было бы присесть. Нам надо о многом поговорить с вами.
– А молодые, – проговорила, кивая самой себе, женщина, – они и есть молодые. Все нетерпеливы, ничего не поделаешь.
– Понимаете, Уильям, ведь вас именно так, кажется, зовут?.. Я столько повидал всего за последний год, что моя старая башка скоро треснет от обилия впечатлений. Поначалу мы все воспринимали это как большой розыгрыш. Потом стало ясно, что речь пойдет о серьезных вещах. И мы сами стали серьезными. События валились на наши головушки сами, нам не нужно было искать приключений. И завертелось, и завертелось… Уилл внимательно слушал профессора, но все его зрительное внимание было обращено на пожилую леди. Казалось, она помолодела лет на десять, не меньше. Он уже не мог себе представить ее морщинистой, согнутой тяжелой жизнью старухой, которая стояла с корзинкой перед его автофургоном и умоляла взять в свою команду. Сейчас это была крепкая женщина, уже немолодая, но с горделивой осанкой. Выражение, которое всегда бывает на лице у стариков, исчезло и сменилось выражением уверенности и внутренней силы.
Все это было очень уж неожиданно для композитора. Он был ошарашен, хотя и пытался не показывать этого.
– Каждый из нас имел свои причины согласиться на ваше прошлогоднее предложение, – продолжал профессор. – Каждый из нас считал, что уже знает жизнь, как облупленную. О, да! Вспоминаю себя. Но потом мы столкнулись с вещами, о существовании которых и не подозревали. И дело даже не в космическом полете и пришельцах. Много нового мы открыли внутри себя.
– О, это правда, – сказала женщина, кладя руку профессору на плечо.
– Понимаете, когда изо дня в день вы встречаетесь с вещами, которые совершенно вам незнакомы, в окружении которых вы не находите себе места… Когда постепенно у вас в мозгах рассеивается туман и вы начинаете кое-что осознавать… Это здорово. С течением времени вы проникаете в самую суть явлений и обнаруживаете, что она, эта суть, совсем не похожа на то, что вы всю жизнь ожидали увидеть. Это интересно. Я всегда знал, что путешествовать интересно, но не ведал, что чем больше путешествуешь, тем интереснее становится.
– Я слышал, что вы были вовлечены в вооруженную борьбу. Как им удалось провернуть с вами такое?
– Никто с нами ничего не проворачивал, поймите, – с упреком в голосе возразила пожилая леди.
