«Как и многие другие виды искусства, шпионаж имеет свои неизвестные таланты; нет необходимости говорить о том, что они являются великими практиками».
Раздел первый
«Академия несуществующих»
Одним прекрасным вечером между красной пустыней и плоским малахитовым морем я почти оглох от сержантского рыка: «Ты кто такой?». Под обвисшим, не опознаваемым из-за безветрия флагом, вокруг которого нас собрали в первое построение, имена значения не имели, и потому, как и полагалось, пришлось проорать номер и воинское звание, самое низшее, разумеется. С расчетом на ослиные уши всего взвода командир завопил в назидание остальным: «Рядовым ещё станешь! А пока ты — вооруженный безработный!»
Шестьдесят, как теперь говорят, банковских дней спустя, после сорокакилометрового марш-броска по барханам, мы получили от сержанта по трети алюминиевого котелка пива из термоса, который он волок лично, и наручные часы. Каждый свои, сданные после вербовки на казенное хранение. Салакам наблюдать время не полагалось… И по собственным кварцевым я обнаружил, что подняли нас трубой на ночь глядя 31 декабря, а боевую задачу мы отработали 1 января.
Убогую выпивку взводный, которого звали Вит Гоздовски, ставил отнюдь не по случаю Сильвестра, как именовался праздник нового года большинством солдат наемного войска. Марш считался «дипломной» работой, мы становились профи, некоторые капралами и время отныне измерялось ощутимыми деньгами. «Новая жизнь с понедельника» и отмечалась.
В то упомянутое утро, прополаскивая горло доставшейся парой глотков пивца, я, конечно, не мог предполагать, что через десять с лишним лет, когда придется переводить жизнь на другой путь, сержант Витек снова исполнит свою роль «стрелочника»…
Случилось это уже после прохождения иных, кроме капральского, университетов, когда всякий день давно приобрел для меня большую, нежели денежная, ценность и в храме, ставя свечку, я уже не просто всучивал отступного доброму Боженьке. Эта внутренняя коррозия, отчего не сказать и так, осложненная обстоятельствами правового характера, однажды должна была в конце концов потребовать смены внешнего оформления собственной личности. И я откликнулся на объявление в белградском еженедельнике: «Новое прошлое это новое будущее. Родитесь второй раз в Европе, Южной Африке, Австралии или Новой Зеландии. Смена идентификации, подлинные документы. Уникальное образование. Знание русского языка обязательно».
Из дырочек тускловатой бронзовой заглушки домофона у двустворчатой двери особняка на варшавской аллее Шуха резанул слух узнаваемый даже на польском хрипловатый рык: «Ты кто такой?»
Мир людей, которые пытаются выиграть у судьбы, делая ставки в дешевой валюте вроде собственной шкуры, тоже тесен. Обрюзгший Витек, пристроившийся швейцаром с правом ношения оружия в контактной конторе, давшей объявление по поручению Алексеевских информационных курсов имени проф. А. В. Карташова, и обеспечил все те рекомендации, без которых в своем тогдашнем положении я бы не преодолел приемные формальности.
Дорогу на курсы, находившиеся в пригороде Брюсселя, помогала коротать в поезде кассета, выданная божьим одуванчиком, проводившим приемный опрос.
Из услышанного с плеера следовало, что международный шпионаж (так на пленке) переживает поистине потрясающий подъем. Нелегальная разведка вершится постоянно, всеми и всюду, включая семью, а также дружеские и любовные отношения, в особенности не традиционные. И это — не паранойя. Когда разражаются скандалы вокруг некоторых шпионов, мы видим лишь ничтожную верхушку айсберга. Подлинных размеров ледяной глыбы никто не знает и не узнает никогда, в том числе и сами директора спецслужб как правительственных, так и частных. Всеохватывающий характер тайных войн перемешал, кто на какой стороне, кто на кого работает, а также кто кому и за что платит. Границы государств и частных владений обретают прозрачность, идеологии и религии утрачивают святость и таинства. Но непроницаемость барьеров, прикрывающих информацию, её базовые хранилища и в особенности сливки сливок секретных сведений — о намерениях или отсутствии таковых у властных, финансовых, индустриальных, коммерческих и силовых организаций, структур и систем полностью сохраняется, более того — она становится с каждым днем изощренней и непреодолимей. И поэтому толпы шпионов осаждают всевозможные плановые комитеты и мозговые центры!
Алексеевские информационные курсы, как сообщалось далее на пленке, неизменно предвосхищают потребности времени, и выпускают специалистов высокой квалификации, которые владеют абсолютными навыками изъятия и взлома секретной информации. Или, наоборот, её защиты, а также перехвата несанкционированного проникновения в те или иные структуры.
И здесь восторженный тон читчика пикировал на похоронный. Почти рыдая, диктор, сокрушаясь, перечислял ужасы, которые подстерегают мужчин и женщин, пытающихся вырваться из атмосферы мертвящей скуки тупой повседневности путем овладения профессией разведчика-нелегала. Психолог Алексеевских курсов, видно, не зря получал свои гонорары. Ирония начинала угадываться в этом пассаже не сразу, только где-то на десятой секунде…
И теоретики, и практики разведки, вещал читчик, едины во мнении, что шпионаж является второй древнейшей профессией после проституции. Поэтому-то у этой вполне традиционной общественной деятельности (так на пленке) как и у проституции, блестящее настоящее и сулящее безостановочные заработки будущее. Владеющий информацией о намерениях — владеет властью. Стоит ли говорить о могуществе, которое обретает обладатель сведений о тайных планах, вынашиваемых противником, а тем более другом или партнером? Шпионы могут приходить и уходить, но необходимость в их услугах остается всегда.
Окончательное и всестороннее осмысление шпионажа в жизни обществ, любых — закрытых тоталитарных или открытых демократических, дело далекого будущего. Тем, кто гниет в окопах секретных войн, пока не до философских обобщений. Густые дымовые завесы и отравляющие миазмы стелятся над полями их битв. Да и секреты, которые они добывают, не их секреты, а потому профи молчат. Частенько на глубине полутора метров, если, конечно, повезет с погребением. А ведь, что бы там ни говорили, именно шпионы предопределяют течение истории, хотя ни в одном научном фолианте ссылок на их донесения не найдешь…
Далее предлагалось заранее — полностью и до конца — отдать себе отчет, что шпионаж при всей его финансовой привлекательности — крайне неблагодарное занятие. Во-первых, это безвестность. И, во- вторых, пожизненное рабство. Если случится однажды осознать, что совершил ошибку, выбрав в качестве поприща (так на пленке) нечто не по плечу, назад, в прошлое, не вырваться. Уход, каким бы обоснованным ни казался, объективно становится переходом к противнику. Покинувший «свой» лагерь уносит многое, что представляет ценность для тех, против кого он работал. Шпион изначально только фрагмент сложной и пестрой, замаскированной мозаики, которую кто-то и где-то начал складывать, может, ещё и сто лет назад, задолго до появления на свет Божий бедолаги, решившего дезертировать. Вывалившийся или выковырнутый из мозаики оставляет прогалину, которая дает противнику возможность вычислить другие контуры и фигуры, располагавшиеся вокруг, а также их положение в организации.
Дисциплина и субординация — законы для шпиона; самоуправство и не продиктованная обстановкой самодеятельность кончаются плохо, всегда наказуемы. Немногие, конечно, способны на тотальный самоконтроль, по сути на пожизненное самоотречение. Большинство, при этом подавляющее, ищут сублимацию свободы в накопительстве денег на счетах, в дорогих ресторанах, сексе, пьянстве, наркотиках и
