высыпавшихся из них черных орешков – валялась рука пластмассовой куклы-негритенка. Две одетые в бело-голубые полосатые халаты женщины – у них была серая морщинистая кожа – постояли у окна, глядя во двор, а потом снова повернулись лицом к своим мужьям, которые сидели за столом в глубине больничной палаты. У мужчин от бессонницы были усталые лица и темные круги под глазами. На подоконнике другой палаты стояла ваза с красными гладиолусами Ноги лежавшего в палате больного были укрыты голубой больничной простыней, на ночном столике виднелась полупустая бутылка с минеральной водой. На столике в детской палате – под защитным стеклянным колпаком – стояла фигурка Девы Марии с младенцем Иисусом на руках. У ног Богоматери мерцал крошечный – тоненький, как ниточка – красный электрический огонек. Под окном детской палаты расхаживала одноглазая кошка с вертикально поднятым хвостом.
В зале прощания рядом с пожилым мужчиной и четырнадцатилетней девочкой стояла одетая во все черное женщина. Ее лицо было трудно рассмотреть под густой вуалью. Когда в зал вошла бледная белокурая девочка с заплаканным лицом – в руках она держала букетик фиалок – и приблизилась к открытому гробу, женщина посторонилась. Пришедшие проститься с покойным ощущали трупный запах – его разносил по помещению вращавшийся со свистом вентилятор. В гробу лежал Пикколетто. Его длинные ресницы касались усеянных веснушками ввалившихся щек, глаза глубоко запали, голова была обвязана голубым платком, рот открыт. На выглядывавшей из-под платка мочке уха можно было заметить дырочку, проколотую для амулета – разноцветных сосок-пустышек. Никто не удалил черную колючую хирургическую нить со лба Пикколетто, и шрам со стежками напоминал терновый венец. Потрескавшиеся сухие губы покойного были слегка подкрашены розовато-красной помадой. На его шее снова висела золотая цепочка с серебряным крестиком, к которому теперь добавилась еще и маленькая головка ангела. В желтоватые руки Пикколетто вложили перевязанный синей лентой букет белого дрока. С правой руки подростка не сняли золотое кольцо, которое он, бывало, вертел по привычке на пальце, когда скучал, стоя за прилавком в рыбном ларьке. Вокруг катафалка на черных резиновых колесах было множество цветов. На букете из красных гвоздик и белых роз висела красная этикетка в форме сердечка с надписью «Italflora». Бледная белокурая девочка с заплаканным лицом перекрестилась, поцеловала свои пальцы и положила на тело Пикколетто букетик фиалок.
В церкви, расположенной в пятидесяти метрах от больницы, проходила заупокойная служба. В сумрачном помещении на скамьях в первом ряду сидели одетая в траур, всхлипывавшая торговка инжиром, ее муж – он время от времени вытирал заплаканные глаза носовым платком, на котором были вышиты цветы, и четырнадцатилетняя сестра покойного – она держала на коленях тихо поскуливавшую белую болонку. За ними сидели сотрудники больницы, одетые в пижамы и халаты пациенты, Фроцио, Принципе и другие торговцы с рынка Пьяцца Витторио. Здесь были худой морщинистый торговец кониной; толстая торговка лимонами – у нее постоянно подергивалось веко; торговка лягушками – она молилась, сложив руки с черными, как у шимпанзе, ногтями; беззубая полуслепая торговка индау – она держала в правой искалеченной руке распятие; всегда мрачный торговец ананасами – на его груди висел позолоченный медальон с портретом погибшего в аварии сына; смуглая, белокурая, увешанная с головы до ног позолоченными украшениями торговка потрохами – у нее были длинные, покрытые красным лаком ногти; лысый, страдающий астмой торговец табачными изделиями – он постоянно покашливал. Взгляды всех присутствующих были устремлены на стоявший перед алтарем, утопавший в цветах гроб. Одетая во все черное монахиня – ее лицо было усеяно бородавками – громко молилась, перебирая розовато-красные четки, на которых висел маленький поблескивавший серебряный крестик. Беззубый торговец лимонами приложил к горлу похожий на микрофон прибор и начал читать молитву. Из прибора послышался тихий – как будто смоделированный компьютером – голос. У изголовья гроба перед алтарем стоял на коленях с большой горящей восковой свечой в руках торговец иконами – пятнадцатилетний подросток с заячьей губой и двумя сросшимися пальцами на правой руке. Священник в фиолетовом облачении несколько раз обошел вокруг гроба – сначала с курящейся кадильницей, потом с кропилом. Фроцио – его напичкали транквилизаторами – был побрит, вокруг его глаз залегли густые тени. На его рубашке с короткими рукавами были изображены яркие голубые и желтые бабочки. В руке он держал букет белого, издававшего сильный аромат дрока. Принципе тоже был одет в рубашку с короткими рукавами, но ее расцветка не бросалась в глаза. На его коленях лежал букет белых гладиолусов. Нацист-скинхед не пришел на заупокойную службу.
На полу у алтаря стоял опечатанный стеклянный гроб, в нем – внутри полого манекена – находились мощи святого Голова манекена покоилась на белой бархатной, вышитой золотыми нитями подушке. Ступни упирались в обтянутый бархатом цилиндрический валик – он тоже был вышит золотыми нитями. Руки манекена были сложены на груди, запястья обвиты четками. Слева и справа от алтаря стояли высокие мраморные фигуры ангелов, служившие подставками для больших свечей. На алтаре стояло изображение Богоматери с младенцем. Младенец Иисус держал в руках отяжелевшее от мук и страданий сердце возросшего Иисуса Христа. Богоматерь держала излучавшее золотистый свет, пронзенное мечом сердце распятого сына. Монахиня – она продавала в киоске рядом с ризницей свечи и церковные сувениры – осенила себя крестом, услышав голос священника, читавшего у алтаря заупокойную молитву. Она опустилась на колени перед выставленными. на продажу пластмассовыми распятиями и фигурками мадонн, еще раз перекрестилась и встала. На плакате, висевшем в ее тесном киоске, было написано: «Radio Maria. Una voce cristiana nella tua casa».[78] На улице – перед зданием больницы, прямо у входа в церковь – в это время проходила демонстрация фермеров. Фермеры бросали расфасованный в небольшие желтые пластиковые пакеты картофель на тротуары, каменные ступени церкви, асфальт перед входом в больницу. «Il settore agricolo di Barletta protesta Roma!»[79] – кричали они в воронки своих мегафонов. Несколько фермеров хотели войти в церковь, но, осенив себя крестом, застыли на пороге, когда увидели утопавший в цветах гроб, священника и стоявшего на коленях у алтаря пятнадцатилетнего мальчика с заячьей губой – он держал в руке большую горящую восковую свечу и обернулся на звук открывающейся двери.
Красный дрок
Non piu furori reca a me Testate,
Ne primavera i suoi presentimenti;
Puoi declinare, autunno,
Con le tue stolte glorie;
Per uno spoglio desiderio, inverno
Distende la stagione piu clemente!..
Лето не доставляет мне радости,
Весна не приносит надежд;
Склони голову, осень,
Мне ни к чему твой безумный блеск:
Для разграбленных желаний
Лишь зима милосердна…[80]
Когда на кладбище Кампо Верано несколько провожающих, отделившись от похоронной процессии, хотели войти в просторное помещение морга – там стояло в ряд с десяток гробов на катафалках, – дорогу им преградил толстый служитель. Он молча покачал головой, затем пробормотал что-то себе под нос и громко засопел. Из открытых дверей морга доносились звуки работающих вентиляторов. Слева и справа от входа в морг лежали живые цветы.
Гроб с бренными останками Пикколетто стоял рядом с другими семью гробами у широкой могилы – ее вырыл кладбищенский экскаватор. Священник благословил по очереди всех покойных. Место последнего
