— Не хромой, не кривой? — спросил он, подумав.
— Восемнадцать авалов!
Мальчишка завалил восемнадцать быков. Неплохо.
— Второе условие?
— Они просят, чтобы ты приблизил Охотника к себе. И третье… — Язык помялся. — Они хотят, чтобы ты поклонился Одноухому…
Сон засопел. Ему сейчас слишком нужен этот дед, Длинные это поняли, и их требования справедливы — они настолько непомерны, что не оскорбляют вождя всех нидов. У большого всегда просят большое.
— Я согласен, — с достоинством произнес Сон. — Но мне некогда мотаться по стране. Что если мы снимем мой поклон, а запись для одноразового просмотра пошлем Длинным? Само собой, кланяясь, я скажу, что свой поклон посвящаю Одноухому.
— Они будут счастливы, — сказал Язык. — Весь клан сойдет с ума от радости.
— Договорились. Можешь пообещать им, что я сдержу свое слово. Пусть будят старика немедленно. Изображение диска у тебя есть, покажешь его и сообщишь мне результат.
— Господин посол, вам что-нибудь нужно? — спросил Сон, буравя людей взглядом. Помощник посла, проспав двадцать один час, наконец проснулся. — Пища? Вода?
— Мы хотим осмотреть ваш зоопарк, — сказал посол.
Сон пожевал губами, взглянул на Кроху, замершего на соседнем экране, и кивнул.
— Вас проводят. Зоопарк совсем рядом.
Меньше всего Сон хотел, чтобы посол посетил это место — все животные там были с Земли. В горном краю нидов, продуваемом всеми ветрами, мог ужиться только авал, трехрогий бык со шкурой, которую с трудом вспарывал даже алмазный нож, — злобный и подозрительный, вонючий, огромный, как гора, мохнатый бык. Такой может вызывать только отвращение. Убить авала почиталось у нидов за доблесть, и любая охота превращалась в праздник, даже если на ней гибли ниды.
Она начиналась сразу после линьки быков, когда их старые шкуры расползались, а новые еще не обрели твердость камня. И без того непомерные бычьи тела раздувались, вспучивались огромными липкими пузырями и распространяли жуткое зловоние. В это время авалов мучил ужасный зуд, и бессчетные стада, вздымая к небу желтую пыль, сотрясали горные долины ревом и топотом. Наконец старые шкуры гниющими лохмотьями сползали с бычьих боков, и измученные авалы разбредались по горам, где их уже поджидали охотники.
По обычаю, вождь каждый год убивал по быку и никогда не умирал своей смертью: однажды бык забирал его жизнь, и у нидов появлялся новый вождь. Так было всегда, и когда-нибудь это случится и с Соном. Но пока он полон сил, молод, и за свои сто тридцать лет убил восемьдесят быков, из них шестьдесят два — уже возглавляя нидов.
… Сона вызвал Язык и удрученно сообщил, что Одноухий не может опознать диск.
— Попробуй еще раз, — мрачно сказал Сон. — Встряхните деда, чтобы окончательно проснулся. Как он выглядит?
— Да хорошо выглядит. Правда, уже не ходит, но взгляд ясный, голова работает. Отдохнул во время спячки…
Сон пригнул свою черную голову и подумал.
— Как ты показывал ему диск? В увеличенном виде?
— Да.
— Пусть Мир даст изображение диска в натуральную величину и уберет эти цветные лучи… Нет! — Сон откинулся на спинку кресла. — Пусть Мир возьмет диск в руку и покажет старику. Я буду ждать.
Положение не позволяло Сону появляться на экране перед рядовыми соплеменниками и запросто разговаривать с ними, поэтому беседу приходилось вести через посредника, в данном случае, через Языка. Такие условности, по мнению Сона, были сущей глупостью, но он был вынужден с ними считаться.
На голографическом экране возник Кроха, и, взглянув на него, Сон сразу понял, что новости не порадуют.
— Сон, мы потеряли помощника посла из виду.
— Как это?
— Не знаю. Люди ходили по первому отделу, где мелкие грызуны, и вдруг посол остался один…
Сон связался с послом, тот не выглядел удивленным или расстроенным.
— Господин посол, могу я задать вам вопрос? — сдерживая раздражение, заговорил Сон. — Где ваш помощник?
— Я не обязан отчитываться перед тобой. Разве мы нанесли нидам какой-нибудь ущерб? — спокойно ответил человек.
Сон скрипнул зубами, отключил связь и вызвал свое окружение. Назревали какие-то события, и ему необходима была поддержка. Ниды мрачно выслушали сообщение Сона об исчезновении помощника, но не успели высказаться, так как на экране появились Язык и Волосатый.
— Старик узнал диск! — выпалил Язык. — Он говорит, что это… — Язык произнес неуверенно, по слогам: — пу-го-ви-ца.
— Слава Солнцу, — с облегчением выдохнул Сон, — наконец что-то прояснилось. Что такое пуговица?
В самый разгар осени, когда ставшие холодными ветры почти совсем оголили леса и согнали перелетных птиц в стаи, распогодившимся утром по пожелтевшей речной долине неторопливо шла женщина. Безлюдье и царившее вокруг безмолвие не пугали ее. Она передвигалась вдоль реки, по натоптанной дороге, и, откидывая с лица прямые светлые волосы, остриженные до плеч, с удовольствием наблюдала, как река рядом с ней несет свои чистые воды по равнине, петляет среди холмов, журчит и клокочет на перекатах, разбиваясь о камни в сверкающую радужную пыль.
Неяркое солнце размытым пятном уже стояло над ее головой, как вдруг с реки донесся громкий отчаянный крик. Женщина на мгновение замерла, в два прыжка преодолела полосу прибрежных зарослей и очутилась у воды.
На крутой излучине реки, на самой быстрине, вертелась хлипкая лодчонка. Заваливаясь в водовороте то на один, то на другой бок, она черпала бортами воду, грозя опрокинуться. Испуганная баба безуспешно пыталась править веслом, рядом с ней плакала побелевшая от страха девочка.
Женщина на берегу, скинув рюкзак, как была, в одежде, бросилась в воду и поплыла к лодке быстрыми легкими движениями. Баба в лодке, увидев ее, закричала:
— Куда ты? Плыви назад! Здесь гиблое место!
Девочка заплакала еще громче. Мать прикрикнула на нее, и она замолчала, вытирая слезы.
Женщина подплыла к лодке и сильными загорелыми руками вытолкнула ее со стремнины на безопасное место, а сама исчезла в пенящемся водовороте.
Обернувшись, баба оглядела водную поверхность и заплакала:
— Утопла… Господи боже ты мой…
Всхлипывая, она выгребла к тихой заводи, где в зарослях звонко кричала иволга, выволокла лодку на песок и вынесла девочку на берег. Обнявшись и подогнув ноги, они уселись прямо на землю и принялись громко плакать.
— Ну, развели сырость, — услышали они за своей спиной веселый голос — к ним шла их спасительница. От ее высокой и стройной фигуры веяло энергией и силой. — Чего плачете? — Женщина сняла с плеч неновый синий рюкзак, быстро набросала в кучу сухих веток и запалила костер.
— Мы думали, ты утонула… — сказала баба, морща доброе, припухшее от слез лицо. Женщина хмыкнула. Она стянула с себя мокрые джинсы и рубашку и принялась сушить их над костром. — Спасибо тебе… Мы с Аленкой уж к смерти приготовились… — Баба крепче прижала к себе зябко ежившуюся девочку.
Женщина взглянула на них.
— Чего вас на реку понесло? Рыбу собрались ловить, что ли? Так тут, кажется, и рыбы никакой нет.
— Какая там рыба… Река-то пересыхала — вся рыба погибла. За горшками полезли, — вздохнув, сказала баба. — Плывут горшки по реке, красивые… — Она пошла к лодке и принесла из нее небольшой берестяной короб, наполненный глиняными горшками цвета лазури. — Вишь, горшок-то каждый плотно
