– Больше всего сейчас я хотел бы, чтобы у тебя был брат, который ухаживал бы за тобой, когда меня не станет.
– Не станет? – Она строго взглянула на него. – Прекрати эти разговоры! Ты же не при смерти.
– Знаю, доктор сказал, что нет. Но иногда по утрам, когда я еле-еле поднимаюсь с постели из-за того, что мои кости перестают слушаться, я чувствую, что это близко.
Много раз Гейти мечтала о том, чтобы болезнь поразила ее, а не отца. Она не могла смотреть на то, как он страдает. Единственное, что было в ее силах, – это ободрить его.
– Боли исчезнут, ведь теперь мы будем жить в теплых краях. Подожди, еще увидишь, что сделает с тобой солнечный свет.
– Мне уже немного лучше. – Держась за плечо, он сделал круговые движения вначале одной, потом другой рукой. – Не могу поверить: мы покинули снега Коннектикута меньше двух недель назад, а теперь мы здесь, на юге Саванны, и можем выходить на улицу даже без зимнего пальто.
– Я знала, что тебе здесь понравится, папа. – Она улыбнулась.
– Барышня, не пытайтесь делать вид, что это мой первый приезд на Юг. Вы прекрасно знаете, почему я не хотел сюда ехать.
Гейти на несколько шагов отошла от отца, шурша подолом розового платья. Она слышала, как на деревьях неподалеку щебечут птицы и полуденный ветерок шелестит в листве.
– Я собираюсь заставить Астона Ратледжа заплатить за то, что он уничтожил мою семью. Я никогда не скрывала этого.
Лейн Смит проворчал что-то и повернулся лицом к дочери, возвышаясь над ней своим грузным телом.
– А я никогда не одобрял. Сколько раз мы уже это обсуждали?
Гейти смотрела прямо, не желая встречаться глазами с отцом. Она не хотела видеть в них осуждение.
– Гейти?
– Много раз, – ответила она.
– И что я говорил тебе? – Гейти собралась уйти, но Лейн схватил ее за плечо и повернул к себе лицом. – Скажи мне, пожалуйста, я хочу быть уверен, что ты этого не забыла. – Его голос звучал жестко, но спокойно.
Сделав глубокий вдох, Гейти произнесла:
– Месть – это поступок, который тяжело совершить, но, совершив его, жить становится гораздо труднее.
Она попыталась отстраниться от него, но он крепко держал ее. Отец пристально смотрел на Гейти.
– Дальше. Она вздохнула:
– Папа...
– Я хочу услышать, что дальше.
– Месть никогда не бывает привлекательной, но она особенно нехороша, когда исходит от девушки.
– Не забывай об этом, Гейти. Я больше не хочу слышать о мести!
Он отпустил ее.
– Живя здесь, мы в любом случае время от времени будем сталкиваться с мистером Ратледжем. Он наш ближайший сосед, и я ожидаю, что он нанесет нам визит. Я хочу, чтобы ты вела себя как воспитанная молодая девушка, какой учила тебя быть Мэри.
Солнце осветило лицо Гейти, и холодная решимость овладела ею.
– Я хочу встретиться с ним, папа, – сказала она серьезно. – Я – единственное, что осталось от семьи, которую он уничтожил двенадцать лет назад. Мне кажется, нет ничего противоестественного в том, что я хочу взглянуть на него.
– Согласен, – сказал он, ткнув в нее пальцем, пораженным артритом. – Но не более того.
– Папа, когда мы были в Коннектикуте, ты сказал мне, что никто здесь не знает, что ты купил Сиреневый холм для меня. Это по-прежнему так?
– Да. И так должно быть. Не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что ты была когда-то Эвелиной Тэлбот. То, что случилось с твоей семьей, ужасно, в этом нет сомнения. Я не желаю, чтобы ты подвергалась вопросам и косым взглядам, которые наверняка будут преследовать тебя, если кто-нибудь узнает о том, что произошло с тобой в детстве.
Люди здесь считают, что я купил эти земли много лет назад для того, чтобы они когда-нибудь стали моим вторым домом. И это все, что люди должны знать об этом. Вопреки голосу разума я согласился переехать сюда. Теперь, когда ты встретишься с мистером Ратледжем, я полагаю, ты не будешь устраивать сцен.
– Понимаю, папа. Я уже давно не Эвелина Тэлбот. – Гейти произнесла те слова, которые хотел услышать ее отец, но он понимал, что они неискренни. Глубоко в душе она знала, что никогда не сможет забыть о смерти своего отца и Джоша.
– Вот и хорошо. Это моя девочка. – Он улыбнулся.
– Я буду холодно вежлива, когда встречусь с Астоном Ратледжем.
Лейн добродушно рассмеялся;