Каспин только разводил руками, чувствуя себя подавленным, вконец расстроенным, и оттого казался несколько смешным. Каждый летчик и штурман говорили ему колкое слово — один в шутку, другие всерьез, — словно он был виновен в ухудшении погоды.
Балтика удивительно изменчива и капризна на погоду, причем во все времена года. Сегодня может сиять солнце, воздух нагрет до духоты, а завтра подует ледяной ветер. Может идти дождь, а потом снег и снова дождь. И опять солнце. А всему виной влияние двух океанов: Атлантического и Северного Ледовитого…
Фокин возглавлял звено. Часа за два до взлета он пришел к своему бомбардировщику. Экипаж был уже на месте. Вокруг машины бегал неугомонный техник самолета воентехник 2 ранга Солобанов.
— «Паровозик» готов, товарищ Солобанов? Гитлер уже ждет нас.
— Готов, готов, товарищ старший лейтенант. Доставит вас и туда и обратно, ответил Солобанов и ласково похлопал ладонью по фюзеляжу. — Золото, а не машина. Долетит «паровоз» хоть на край света.
— На край света нам пока не требуется, там фашистов нет. А вот в Берлине их пруд пруди.
Штурман лейтенант Швецов еще и еще раз сверял по карте боевой курс.
— На потолке пойдем, — предупредил Фокин. — Метеобог принял обличие метеодьявола, погоды не дает.
Стрелок-радист старшина Лукичев и воздушный стрелок младший сержант Белов проверяли пулеметы.
— Пулеметного огня не открывать, — предупредил Фокин.
— А если «мессеры» полезут на нас? — спросил Белов.
— Ну если уж точно полезут, тогда срезать их!
Взлетели ровно в 21 час. Жаворонков, как всегда, провожал бомбардировщики в дальний путь. Летчики и штурманы с любовью называли его «крылатым комиссаром», зная, что свою службу в авиации он начинал политработником, а теперь командует военно-воздушными силами ВМФ.
Капитан Каспин оказался близок к истине: ДБ-3 в первые же минуты после взлета врезались в толщу густых облаков. Моторы гудели с надрывом, пробивая облачность. Высота пять тысяч метров… Пять тысяч пятьсот… Шесть тысяч… Выше машина не лезет.
«Вот тебе и на край света махнем!» — вспомнил Фокин слова техника самолета Солобанова.
Облака клубились повсюду, казалось, им нет конца. Придется идти на такой высоте. Не возвращаться же!
Потянулись томительные минуты полета в сплошной темноте. Самолет бросало из стороны в сторону, чувствовалось, что внизу бушевал шторм.
Над Штеттином сразу изменилось все: беснующиеся в дикой пляске лучи прожекторов, колышущиеся края темного неба, красно-желтые сполохи от залпов батарей, шапки разрывов снарядов на пути. Подняться бы. повыше — до семи тысяч метров, но моторы не тянут. Слишком велика нагрузка, на внешней подвеске висят ФАБ-250, сопротивление воздуха из-за них больше, вот мощности и не хватает.
— До цели двадцать минут, — сообщил Швецов.
— Дойдем! Ведь рукою подать, правда, Герман?
— Правда, Афанасий Иванович. — согласился Швецов.
Первое огненное кольцо прошли благополучно. И вот второе, более мощное, охватывающее большую полосу по глубине на подступах к Берлину. Сплошная стена голубовато-молочного света от десятков прожекторов и четко видимые вспышки рыжих шапок, быстро сносимых ветром в сторону. Зато нет ночных истребителей, они боятся попасть под огонь собственных зениток.
Совсем неожиданно в районе Берлина оказалась хорошая погода. Черно-синее небо было все в звездах, и лишь кое-где проплывали клочкастые облака. Городские кварталы просматривались довольно ясно, блестела под луной извилистая лента реки Шпрее. То тут, то там виднелись зарева пожаров — горели здания.
— Огни мести! — воскликнул Фокин. — Наши зажгли.
Он вел четвертое звено, а три первых уже отбомбились и возвращались в Кагул.
— Герман! Видишь работу наших орлов-балтийцев?
— Вижу, Афанасий Иванович.
— Давай поточней! За Москву-матушку! За Ленинград родной! За города наши и села!..
— Сейчас, сейчас, Афанасий Иванович, — соглашался Швецов. — Еще пару минут… Надо же нам свою цель увидеть.
Он нажал кнопку электросбрасывателя. Тяжелые бомбы отделились.
— Пошли, Афанасий Иванович!
— Молодцом, штурман!
Взрывы заметили все. Вспыхнул пожар.
— Вот и мы огонь мести зажгли! — ликовал Фокин. Штурман предупредил:
— Пора домой. Обратный курс…
— Погоди, Герман. Еще кружок сделаем, — не согласился Фокин.
Швецов не понял:
— Зачем же, Афанасий Иванович? Ведь бомб уже нет.
— А мы их психологически. Пусть фашисты подрожат от рокота советского бомбардировщика!
Швецов улыбнулся:
— Ладно, пожужжим над ухом Гитлера.
Фокин сделал большой круг над Берлином, давая моторам предельные обороты.
— Теперь порядок. Можно и домой.
Он повел машину в сторону моря. В душе его бурлила радость, хотелось смеяться, кричать, петь. И он запел тихо-тихо, чтобы не услышали штурман и стрелки. Запел свою любимую с детства песню:
В глаза ударил яркий, режущий луч света. Фокин даже прикрыл их меховой перчаткой.
— Герман, кто там балуется?
— Немецкие прожекторы. Поймали все же нас!
Фокин прислушался: сквозь знакомый гул моторов «паровозика» не слышно хлопающих взрывов зенитных снарядов. Значит, надо ждать ночных истребителей. Освещенный прожекторными лучами советский самолет те собьют быстро. Единственное спасение — это попытаться резкими маневрами вырваться из лучей.
Фокин резко потянул штурвал на себя, стремясь набрать высоту. Но ДБ-3 не шел вверх — не тянули моторы. Тогда Фокин бросил бомбардировщик вниз и потом уже вверх и опять вниз. Лучи цепко держали самолет.
— Товарищ старший лейтенант, немецкие ночные истребители! — услышал он в шлемофоне взволнованный голос воздушного стрелка младшего сержанта Белова.
Их сразу можно было заметить по узким длинным лучам мощных фар. Словно кинжалами, они прорезывали ночную мглу и стремительно неслись к попавшему в световую полосу советскому самолету.
— Николай, Валентин, дайте жару фашистским ночникам! — приказал стрелкам Фокин. — Сбейте их с курса!
Лукичев и Белов одновременно открыли огонь из пулеметов. Фокин бросил самолет вниз. Лучи «мессеров» промелькнули стороной.
— Так-то вот лучше!
