— Масленников, Саша, ты не знаком с Нептуном?
Масленников понял невеселую шутку командира.
— Только разве по кино…
— Тебе может предоставиться свидание с ним.
— В другой бы раз, товарищ майор. Я бы и речь приветственную подготовил. Все же царь! Хоть и морской.
— Тезка, твое отношение к владыке морей и океанов?
— Сто бочек чертей под фюзеляж! Не дождется нас его величество Нептун, — ответил Малыгин. — Дотянем! У нас же мировой летчик, сам майор Щелкунов!
— Брось подхалимничать. Не терплю! Сядем в Асте — поговорим.
— Сначала надо дотянуть туда…
— И дотяну!
Свое знакомство с авиацией Щелкунов начал в аэроклубе Осоавиахима полетами на планере. Он мог тогда часами пилотировать, устремляя планер в воздушные потоки.
Дальний бомбардировщик совсем не походит на планер, слишком велик и тяжел. И все же, пользуясь высотой и скоростью, надо заставить его как можно дольше планировать. Пусть и с постоянным снижением.
Действовала на нервы гнетущая тишина, машина словно висела в воздухе. Под крыльями — стальная вода. Она все ближе и ближе, различались уже белесые барашки на гребнях волн. И берег рядом — полуостров Сырве. Как точно штурман вывел на входной ориентир! Молодец, что и говорить.
А вода все ближе, все отчетливее вырисовывались белогривые шеренги солнечных волн. Вот и полосатый столбик маяка. Можно сесть на Сырве, у старой русской Церельской береговой батареи большая поляна. Но где она? Земля словно залита молоком. Туман! Надо тянуть дальше, возможно, в центре острова тумана нет…
Жаворонков, Преображенский и Комаров находились в штабной землянке в ожидании возвращения экипажей с боевого задания, когда вместе с Оганезовым туда вошел капитан Каспин. По его удрученному лицу можно было понять, что случилось неладное.
— Ожидается туман на аэродроме, товарищ генерал…
— О чем вы думали раньше, капитан? — вспыхнул Жаворонков. — Почему не предупредили? Да за такое дело…
— Синоптики не виноваты, товарищ генерал, — вмешался в разговор Оганезоз. Туман характерен лишь для местных островных условий. Он может появиться только в отдельных местах. Ведь так, товарищ капитан? — повернулся он к Каспину.
— Так, — кивнул Каспин.
— Опять циклон с Атлантики виноват? — усмехнулся генерал.
— Понижение температуры виновато, — пояснил Каспин. — Земля теплая, воздух холодный, вот и туман…
Жаворонков и Преображенский вышли из землянки. Лицо обдал свежий, влажный воздух. Чувствовалось незначительное похолодание. Выходит, снижение температуры и создает возможность появления тумана. Но на аэродроме почти чисто. Может быть, Каспин преувеличивает?
Вернувшись в штабную землянку, Жаворонков позвонил в Асте. Там признаков тумана пока не наблюдалось. Приказал запросить посты ВНОС, оттуда последовало сообщение, что туман уже появился на полянах и в лощинах. Значит, следует ожидать его и на аэродромах.
Жаворонков дал приказание быть готовыми к приему ДБ-3 на аэродромы в условиях плохой видимости и одновременно позвонил в Таллинн и Палдиски, чтобы там в случае необходимости смогли принять дальние бомбардировщики.
К утру Кагул стало заволакивать туманом. Жаворонков, Преображенский и Оганезов не уходили с аэродрома, внимательно наблюдая за взлетно-посадочной полосой. Туман медленно сгущался, образуя вокруг летного поля — возле самого леса — молочно-серую стенку.
— Едем на старт, — предложил Жаворонков. Он надеялся, что центр аэродрома будет чистым. Так оно и оказалось. Эмка буквально через минуту выскочила из тумана. Впереди просматривалась взлетно- посадочная полоса. А с восходом солнца ее черная лента будет еще яснее. Садиться в таких условиях можно, хотя и очень трудно. Такая же примерно картина, по докладу Комарова, наблюдалась и в Асте.
— Посадка возможна, — окончательно решил Жаворонков. — Передайте на самолеты: на аэродромах туман. Быть особенно внимательными, — приказал он дежурному.
С особым волнением и тревогой все ждали подхода самолетов. Донесся знакомый гул, в воздухе показался первый ДБ-3. Он пошел на посадку и благополучно приземлился. За ним последовали еще четыре самолета. Шестой бомбардировщик начал было заход, но вдруг снова взмыл ввысь и пошел по кругу, не решаясь садиться. Закружил и седьмой ДБ-3.
— Передайте по радио, пусть идут в Палдиски или Таллинн, — сказал Жаворонков дежурному.
После такой команды один из бомбардировщиков тут же взял курс на северо-запад, а второй упрямо заходил на посадку и всякий раз неудачно.
Воздушный стрелок младший сержант Русаков никогда так скверно не чувствовал себя, как в этот пятый по счету налет на Берлин. Вроде бы все началось хорошо: нормально взлетели, набрали высоту, пробив толщу облаков, надели кислородные маски и на высоте около семи километров перешли в горизонтальный полет. И над Балтийским морем прошли благополучно, без каких-либо осложнений. Не задевали их и немецкие зенитки, когда вошли в воздушное пространство Германии: самолет надежно скрывали облака. Все шло к тому, что очередной налет на Берлин закончится как и обычно, ведь уже и опыт достаточный есть у экипажа, командир лейтенант Александров, хоть и молодой летчик, но ведет бомбардировщик уверенно, со знанием дела.
А все началось примерно за двадцать минут до подхода к Берлину. Лейтенант Александров вдруг начал задыхаться: где-то образовалась утечка кислорода. Сколько он ни пытался найти повреждение — ничего не получалось. То ли вентиль от баллона частично пропускал кислород, то ли трубка дала трещину, то ли еще что — определить причину в полете трудно, ведь надо пилотировать самолет, увертываться от атак немецких ночных истребителей, обходить шапки разрывов от зенитных снарядов.
Долго лететь при нехватке воздуха Александров, разумеется, не мог. Наступит кислородное голодание, летчик потеряет сознание, и неуправляемая машина может войти в штопор и разбиться.
В создавшемся положении следовало бы лечь на обратный курс и снизиться до высоты четырех тысяч метров, когда можно было бы снять кислородные маски. А бомбы сбросить и на запасные цели Мемель или Либаву.
Однако лейтенант Александров и думать не хотел о возвращении, ведь Берлин рядом! Он снизился до пяти тысяч метров, несколько легче стало дышать, но все равно полной нормы кислорода легкие не получали. Снижение ДБ-3, к удивлению экипажа, привело в недоумение летчиков немецких ночных истребителей. Они никак не могли представить, что советский пилот поведет свой тяжелый бомбардировщик ниже отметки шести тысяч метров. Ведь Берлин весь опоясан аэростатами заграждения, поднятыми послойно до высоты пяти с половиной километров. Надо быть пилоту безрассудным, чтобы пойти на такой неоправданный риск. Потому-то ночные истребители и не гонялись за дальним бомбардировщиком лейтенанта Александрова, ибо сами боялись напороться на собственные аэростаты заграждения.
Первый немецкий аэростат младший сержант Русаков увидел совсем рядом. Черный, устрашающий, вытянутый в длину огромный воздушный шар промелькнул под самым фюзеляжем. Потом аэростаты начали вырастать справа и слева; при свете луны их мрачные контуры отчетливо просматривались с самолета. Русаков начал было считать аэростаты, да сбился со счета; слишком их много подвешено в воздухе на пути самолета. К его радости и гордости, лейтенант Александров всякий раз умело проводил бомбардировщик между ними. Можно было представить себе, с каким напряжением пилотировал летчик, сколько сил тратил он, чтобы не сбиться с курса, а ведь ему при этом еще недоставало воздуха.
Отбомбились вполне нормально, без помех. Штурман капитан Буланов сообщил, что все бомбы легли по цели. Возвращались на прежней высоте, пролетая вблизи черных конусов аэростатов заграждения. Порой Русакову чудилось, что самолет вот-вот заденет крыльями один из них, но все как-то обходилось. Поистине великий мастер пилотажа их лейтенант, ведь так искусно ведет машину среди заграждений.
