взлетела с громким стрекотом, сверкая белыми боками. Мелькнула меж деревьев раз, другой и уселась на самой макушке высокой ели, глядя с любопытством вниз, где показались люди.
Двое вышли на поляну одновременно, с разных ее сторон: один с севера, другой — с юга. Шагнули разом на нетронутый снег и остановились, молча глядя друг на друга.
Они были похожи, эти два странника. Очень похожи. Перепутать их было проще простого — оба рыжие, кудлатые, худые телом и лицом, обоим на вид лет по двадцать. Они могли бы быть братьями, и даже шрам, косой чертой пометивший висок пришельца с юга, в точь повторял такой же шрам второго странника.
Но была между ними и некая разница.
Пришедший с севера одет был в старый полушубок, местами порванный и кое-как зашитый, и выглядел усталым, словно после долгого пути. Бог знает, где и как провел он нынешнюю ночь, спасаясь холода и ветра, вероятно, где-нибудь в стогу — в буйных рыжих волосах, не знавших гребешка по меньшей мере две недели, застряли ломкие золотистые соломинки. В руках его был посох, за спиной — котомка.
Второй казался чуть моложе, волос имел покороче и шел налегке, а одет был совершенно не по погоде в серые домотканые штаны, рубаху и мохнатую безрукавку белой овчины. Имей сорока чуть побольше соображения, чем отпущено природой глупой птице, ее непременно удивила бы еще такая вот нелепость: следов на снегу он не оставлял.
Они сошлись посредь поляны и встали там лицом к лицу, где замерли в извечном хороводе серые круги руин. Странник с юга первым нарушил молчание.
— Зачем ты здесь? — спросил он тихо.
— Пришло время, — медленно ответил другой, — и я вернулся.
— Все возвращается на круги своя, — кивнул парень в безрукавке. — Чего же ты хочешь теперь? Помощи?
Тот покачал головой.
— Совета, — сказал он.
— Глупо спрашивать совета у себя же самого.
— Не так уж и глупо. Ты — это не совсем я, а я — не совсем ты. Ты можешь войти туда, куда я и заглянуть боюсь.
— Так чего ты хочешь? — помедлив, повторил свой вопрос пришелец с юга.
— Я стал другим.
— Все меняется. Даже камни не вечны.
— Да, но… — Странник с посохом помедлил. Прошелся пятерней по волосам. — Это что-то другое, — наконец сказал он. — Я не тот, кого раньше звали Ваха-рыжий. Но… я и не Жуга. Или нет, не так. Жуга — это не совсем я.
Странник с юга поднял бровь:
— Почему тебя это тревожит?
— Я стал злым. Я убиваю.
— Справедливо?
— Не знаю… — ответил тот и тихо повторил: — Не знаю. Но я больше не хочу. В моей душе печаль и пустота.
— Это бывает.
— Я уже забыл, каким бывает счастье.
— А вот это уже хуже. Что же ты помнишь?
— Боль.
— А еще?
— Страх. Печаль. И снова боль. Даже любовь, и та для меня обернулась болью. Порой мне кажется, что я чувствую разлуку раньше встречи… Я мечусь туда-сюда, и все чаще Сила вертит мной, как хочет.
— Ты же всегда знал, где нужно остановиться.
— А теперь не знаю, — он поднял взгляд. — Я просто устал от всего этого. Я больше ничего не могу дать. Я больше ничего не хочу брать. Мне хочется отбросить свое имя.
— Опасно даже просто — взять себе имя. Еще опаснее — играть с ним в такие игры.
— Пускай.
— Разок ступив на этот путь, уже нельзя вернуться. Ты потеряешь больше, чем найдешь.
— Пускай.
— У каждого своя ноша.
— Может быть… Но что за радость нести ее без толку?
— Так ли уж и без толку? — усомнился странник с юга.
— Пока что я только убивал.
— Помогая другим!
— Так можно оправдать все, что угодно. Я так не хочу.
— А как ты хочешь?
— Мне надо знать, стою ли я хоть чего-то сам по себе.
— Ты видел, как растет трава. Ты видел тени на воде и танец ветра под луной. Неужели тебе этого мало? Многие умирают, не узрев и малой толики всей этой красоты.
— Я видел горе, кровь и разрушения.
— Ты познал дружбу и любовь.
— Я познал разлуку и предательство.
Странник с юга покачал головой:
— С такими мыслями ты не найдешь своего пути. Ты — сам себе враг.
— Пускай так, — кивнул парень с посохом. — Но что же мне теперь делать?
— Ищи того, кто враг твоего врага.
— Но ты выполнишь мою просьбу?
— Будь по-твоему.
Странник в безрукавке склонил в согласии рыжую голову и медленно растаял в воздухе. Воцарилась тишина. Тот, кого раньше звали Жуга, остался стоять, опираясь на посох, затем вздохнул, огляделся и медленно двинулся в лес, обходя седые камни.
Возле большого куста лещины он задержался, заприметив на нем два орешка, невесть каким чудом уцелевших на ветке с прошлогодней осени. С минуту он молча на них смотрел, чему-то улыбаясь про себя, затем сорвал их осторожно и вскоре скрылся за деревьями.
Пушистый заяц в зимней шубке вылетел стремглав на середину поляны и замер столбиком, торчком наставив уши. Вздрогнул, заслышав далекий охотничий рог, рванулся прочь бегом и запетлял между деревьев.
Шум нарастал, приближаясь. Прошла минута, другая, и вдруг из-за кустов, захлебываясь лаем, выкатилась свора гончих. Злые, остроухие, собаки мчались быстро, летя в прыжке над мокрым снегом. Закружили меж камней безумным колесом — след здесь раздвоился — и вскоре, выбрав наугад из двух цепочек следов одну, продолжили свою погоню.
Роняя снег с еловых лап, показались трое всадников.
— Заяц, Ваша Милость, — с почтеньем в голосе сказал один из них, немолодой высокий ловчий. Оглядел поляну и нахмурился, задержавши взор на каменных кругах.
— Заяц! — фыркнул зло разгоряченный скачкой дородный мужчина в богатом, шитом золотом охотничьем кафтане. Метнул на ловчего сердитый взгляд из-под косматых сдвинутых бровей. — Какого черта! Ни оленя, ни вепря твои глупые псы не способны поднять! Разве это охота?!
Третий всадник — самый молодой и тяжелее всех нагруженый — счел разумным промолчать.
— День только начался, пан Владислав… — ловчий виновато развел руками и поднял рог, висящий на ремне. — Отозвать собак?
— Черт с ними, — буркнул тот. — Какая-никакая, а все ж пожива. Поехали… Эге! — Он вдруг остановился посреди поляны. — А это что за след?
— Похоже, что человек… — несколько неуверенно сказал ловчий, наклонился ближе к истоптанному
