Довбуш?

— Ничего, — понуро произнес тот. — Шелег вот вернется из Ветелиц, он меня поймет. Остальные — навряд ли. Ступайте, хлопцы. С богом.

Через полчаса поспешных сборов все трое уже шли по дороге прочь от деревни. Свитку Реслава кто- то уволок с собой; Довбуш дал ему свою рубашку, да и Жуге тоже — взамен изодранной. Котомка и царвули Жуги отыскались на сеновале, а вот посох поломали в драке. В дорогу взяли хлеба, сыру, шмат соленого сала, луку да огурцов с довбушева огорода. Дал Довбуш и денег — менок по тридцать на брата, и долго стоял у ворот, глядя им вослед.

Шагов через сорок-пятьдесят миновали погост. В свете полной луны резко чернели старые, покосившиеся кресты. Балаж торопливо и мелко перекрестился, ускорил шаги.

— Не беги, — мрачно усмехнулся Жуга. — Не поспеваю. Да ты, никак, забоялся?

— Я ничего не боюсь… на этом свете, — набычился Балаж. — А что до мертвых, да ваших колдовских дел — тут и впрямь боязно…

— Привыкай.

Жуга шагнул к ограде, выдернул дрын, прикинул на руке и забросил в кусты — тяжел. Потянул другой, кивнул довольно, наступил ногой и выломал посох.

— Ну, пошли, что ль, — сказал он и зашагал вдоль по дороге. Реслав оглянулся напоследок на деревню. Была она темна, лишь в крайней избе у Довбуша светился огонек. Где-то на околице звонко запел петух, сразу за ним — другой. Близилось утро. Реслав поправил мешок за плечами и ускорил шаги, догоняя спутников и не задаваясь вопросом, что ждет их впереди.

Все равно ответа он не знал.

* * *

Вечер застал троих путников у большой дубовой рощи. Село осталось далеко позади. Весь день дорога вела их вдоль зеленых лугов, бежала кромкой леса, вилась хитрыми петлями меж невысоких холмов, а когда над головой раскинулись могучие кроны вековых деревьев, Реслав остановился.

— Ну, довольно пыль глотать, — объявил он, скидывая котомку. — Тут я уже был однажды — место доброе, да и родник рядом. Здесь и заночуем.

Спорить с ним никто не стал. Облюбовали одно дерево и расположились подле. В небольшом распадке за кустами журчала вода.

Балаж опустился на траву, прислонившись спиною к шершавой и теплой коре, скинул царвули, с наслаждением подставив босые ноги вечернему ветерку. Огляделся окрест.

Реслав куда-то ушел. Жуга уселся рядом, устроив поудобнее больную ногу, засучил порточину, ощупал колено. Поморщился.

— Откуда шрамы эти? — с ленивым любопытством спросил Балаж.

Жуга вскинул голову.

— И это спрашиваешь ты? — поразился он. — ТЫ?!

Балаж открыл было рот, чтобы ответить, да вспомнил, как всей толпой били двоих чудодеев, и промолчал, лишь покраснел, как редиска. Жуга сплюнул, развязал мешок, вытащил помятый чистый котелок и отправился в ложбину за водой. Балаж остался один.

Было тихо. Нагретая за день земля дышала теплом. Высоко над головой шелестели листья. Дуб, под которым они устроились на ночлег, был столетним исполином в несколько обхватов. Старую кору избороздили дупла и трещины; мощные, узловатые сучья уходили, казалось, в самое небо. Крона желтела спелыми желудями. Балаж лежал, глядя вверх, и грустные думы его постепенно уходили, словно некое умиротворение было здесь разлито в воздухе, стекало вниз по могучему стволу дерева и расходилось окрест. Балаж задремал и не сразу заметил, как подошел Реслав.

— Зачаровало? — спросил он так неожиданно, что Балаж вздрогнул. Сбросив хворост наземь, Реслав отряхнул рубаху и покосился наверх. — И то сказать, дивное место. Заповедное… Слышишь — птицы не поют? То-то! — Он улыбнулся по-доброму. — Ну, подымайся. Кажись, кресало-то у тебя в мешке?

Балажу стало неловко, что он разнежился здесь, в то время, как двое друзей обустраивали ночлег; он встал и принялся помогать.

Развернули одеяла. Чуть в стороне Реслав потоптался, потянул за траву, и толстый пласт дернины отвалился в сторону, обнажив старое, полузасыпанное кострище. Валежник сложили туда, надергали из-под дубовых корней сухого мха. Жуга не появлялся.

— Слышь, Реслав, — позвал Балаж… — Вот мы с тобою идем сейчас, куда Жуга скажет, а кто он есть такой? Откуда взялся? Почему ты его слушаешь? Зачем он мне да Довбушу помочь решил?

Реслав помолчал, сломал сухую ветку. Почесал ею в затылке.

— Не трогай ты его, Балаж, — наконец сказал он. — Чужая душа — потемки, а что я знаю о нем — то пусть при мне и останется. Время покажет, кто чего стоит. Я ведь и сам его только на днях повстречал — недели не прошло. Странный он человек, ты не смотри, что молодой — жизнью он ломаный, это верно говорю. И сила в ем, даже для меня — чудная, непонятная. Наговоры — и те по-разному творим… Да где огниво-то твое?

Балаж с головой залез в мешок, перебирая припасы, ругнулся.

— Никак не найду… — пропыхтел он.

— Э-э, захоронил! — укоризненно бросил Реслав. — Дай я.

— А вот, когда чудеса творятся, как это у вас выходит? — вернулся к прежнему разговору Балаж.

— Чудеса-то? — хмыкнул Реслав. — Да тут, вроде, просто… Только слова надо верные сказать, ну, вроде как имя угадать чье-то. Наговор составишь, а после цвет измыслить надо подходящий. Ежели особливо трудное дело — то сразу два цвета или три…

— Да как же угадать-то?

— Помнить надо, думать, просчитать… Жуга, вон — у него это как-то само собою выходит, и не поймешь даже, как. А я порой не могу все вместе подобрать, а порой — сил не хватает.

— Сил? — опешил Балаж.

— Ну, да! Человек, он, ну, как кувшин, что ли, с водой. Когда наполнится, когда прольется. Чудеса-то сами не выскочат, не грибы, чай. В человеке начало берут. Потому и руки тут важны — сила-то через пальцы течет. Видал, как Жуга пальцы-то складывал давеча? Большие силы сдерживал — по кругу они ходили, из руки в руку. Малую толику только выпустил, а ежели бы все вырвались — не знаю, что и было бы… Жуга — это, друг мой, умелец! Да… Да куды ж ты запихал-то его?!

Потеряв терпение, Реслав схватил мешок за углы и вытряхнул содержимое на одеяло. Поворошил руками, поскреб в затылке.

— Неужто забыли? — пробормотал он, потянув к себе свою котомку, вытряхнул и ее тоже. — Твою мать… И впрямь — нету.

— Может, Жуга взял?

— Может быть. — Реслав покосился на полураскрытую третью котомку. — Не хочется без спросу соваться… А, ладно, авось не осерчает.

Осторожно выложив лежавшие сверху связки трав и кореньев, Реслав выгреб содержимое его мешка. Глазам их предстала россыпь странных предметов — какие-то замысловатые деревянные закорючки, горстка разноцветных камушков, кожаный ремешок, завязанный затейливыми узелками, кроличья лапка, знакомый уже Реславу нож, кое-какая провизия, клубок смоленой дратвы с шилом, камышовая пастушеская свирель, и браслет тускло-зеленого металла без разъема, увешанный по ободу маленькими непонятными мисюрками. Огнива не было.

Балаж потрогал лапку, отложил в сторону краюху хлеба, потянул руку к браслету. Отдернул, словно уколовшись, удивленно посмотрел на Реслава. Реслав нахмурился, поднял браслет.

Он был чуть овальным, размером как раз, чтобы прошла кисть руки. Держать его было занятно и немного боязно — кончики пальцев ощутимо покалывало, казалось, держишь в руках крапивный лист. Подвесок было девять — крестик, кольцо, бусинка, восьмерка, и совсем уж непонятные фигурки. С внешней стороны в оправу был вставлен плоский, синий до черноты камень, играющий поверху дивными малиновыми бликами. Чарующая его красота так заворожила обоих, что с минуту они молча сидели и разглядывали находку, вертя ее так и этак. Реслав ковырнул краешек камня ногтем, хмыкнул.

— Опал это, — сказал он наконец. — Редкостной красивости камень… А вот из чего браслет сделан —

Вы читаете Осенний Лис
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату