теплилась у икон лампада. Темные лики святых еле виднелись сквозь слой копоти. Тускло поблескивал золоченый оклад.
Довбуш осунулся и словно бы постарел сразу лет на десять. Усы его обвисли. Грузный, хмурый, небритый, он сидел за столом, не шевелясь, и лишь поднял взор, когда скрипнула дверь. На столе перед ним стояла большая глиняная бутыль и кружка.
Реслав сел, растирая распухшие багровые запястья. В драке ему основательно расквасили нос, в усах и бороде запеклась коркой кровь. Заприметив в углу висящий на цепочке медный рукомойник, он оглянулся на Довбуша — тот кивнул, — встал и принялся отмываться. Отпил воды прямо из носика, крякнул.
Жуга обошел горницу, пощелкал пальцами, остановился у икон. Обернулся.
— Кто заходил в хату? — резко спросил он.
Довбуш посмотрел удивленно.
— Никто… — Покосился на Балажа. — Только он вот…
Он встал, достал с полки еще три кружки, разлил из бутылки густое темное пиво, буркнул: «Пейте!»— и снова сел. Жуга и Реслав жадно осушили кружки, Балаж лишь пригубил и отставил пиво в сторону.
— Ну, вот что, — начал Довбуш. — Верю, что вы тут ни при чем. Сказывайте сразу, можно ли Ганну сыскать?
Реслав посмотрел на Жугу, Жуга — на Балажа.
— Рассказывай по порядку, — потребовал Жуга.
Балаж нервно хрустнул пальцами, начал:
— Да почти нечего рассказывать. Ну, гуляли мы за околицей, как всегда, потом домой она пошла. Я вслед ей глядел, тут вижу: ровно рябью воздух подернулся, поплыло все, да страшно так, непонятно. Ганна остановилась, назад шагнула… Пыль да листья закружило, словно ветром, я сморгнул, рукой прикрылся на миг, а продрал глаза — нет ее… Нет — и все. А тут и Григораша мать заохала, запричитала — на крыльцо вышла крынку вымыть, да крынку-то так и грохнула. «Балаж! — кричит, — это что ж такое творится, господи боже!» Я туда, я сюда — нет Ганки! Я к Влашеку, а потом уж Янош прибежал…
Жуга нахмурился, побарабанил пальцами по столу.
— Где это случилось? — спросил он.
Балаж вытянул руку: «Там…»
— А где тот Юраш живет, у которого пес издох? В той же стороне?
Балаж побледнел, кивнул:
— Да.
Жуга встал, еще раз осмотрелся. Глаза его возбужденно блестели. Он вскинул руки, сплел пальцы в хитрый узел, нахмурил лоб.
— Авохато! — вдруг воскликнул он. — Эванна-эвахор!
Пол хаты вспыхнул, замерцал голубыми сполохами. Балаж вскрикнул испуганно, влез с ногами на лавку. Довбуш разинул рот, перекрестился дрожащей рукой.
— Не двигайтесь! — крикнул Жуга, не расплетая пальцев. — Реслав, соль! Скорее!
Теперь стало видно множество пятен на глинобитном полу, больших и малых, светящихся, как гнилушки в лесу. Реслав метнулся к столу, схватил берестяную солонку, глянул вопросительно на Жугу.
— Бросай! — Жуга мотнул головой.
Реслав швырнул солонку оземь. Мелкая белая соль взметнулась в воздух, растеклась тонким облачком, осела на полу. Жуга разжал пальцы. Призрачное сияние погасло. Стало тихо, лишь под потолком зудели комары.
— Свят, свят… — Довбуш перевел дух, нащупал кружку, сделал несколько глотков. Балажа трясло.
Жуга взял со стола свечу, осторожно ступая, обошел хату, внимательно глядя в пол, остановился, опустился на колени.
— Вот они! — сдавленно воскликнул он. Свеча желтым светом озаряла его лицо и руки. — Идите сюда, только осторожно!
Реслав, Довбуш и Балаж сгрудились у стены, где соль тонким слоем припорошила цепочку узких следов. Чьи-то ноги, обутые в мягкие остроносые башмаки, прошлись здесь от входа к печке, затем дальше — к иконам, и обратно к порогу. Реслав глянул в красный угол и похолодел: иконы были перевернуты.
Все четверо переглянулись.
— Кто это был? — спросил Реслав. Жуга покачал головой.
— Не знаю, — угрюмо сказал он. — Наверное, человек — Хозяин башмаков не носит. Кто и откуда — не ведаю. Следы свежие — вишь, как соль густо легла…
— Н-да…
— Гм!
— Жуга! — окликнул Довбуш. — Это он? Он Ганну уволок?
Жуга кивнул, грустно посмотрел ему в глаза.
— Мне жаль, Довбуш, — сказал он, — но я сейчас ничем не могу тебе помочь. Прости.
Довбуш пошатнулся, оперся на стол. Обвел всех беспомощным взглядом своих серых глаз. Гулко сглотнул.
— Но… она жива? — выдавил он.
Жуга пожал плечами:
— Кто знает!
— Где она? Что с ней?! — подскочил к нему Балаж. — Говори!
Жуга повел плечом, стряхнул его руку.
— Больно мало я знаю, Балаж, чтобы промочь… Может быть, это тот, кого я… ищу…
— Мара… — начал было Реслав, но перехватил испепеляющий взгляд Жуги и поспешно умолк.
Довбуш поднял седую голову. По щекам его текли слезы.
— Что ж это… — прошептал он дрожащими губами. — Средь бела дня… — Он протянул широкую мозолистую ладонь, взял Жугу за рукав. Тот не пошевелился. — Жуга… Реслав… Хлопцы, помогите! Я старый дурак, но я многое повидал, я знаю, вы можете… Денег не пожалею, все отдам! Помогите! Возверните ее, хлопцы… хлопцы… — Он спрятал лицо в ладонях.
Реслав стоял, глядя то на Жугу, то на Довбуша. Перед ними сидел старый, убитый горем вдовец, у которого только и была отрада что дочь-красавица, и вот теперь отняли и ее. Перед его взором вдруг возникла Ганка, как живая — веселое лицо, задорная белозубая улыбка, глаза… Господи, глаза… И голос: «А что, Реславка, не упадешь ли, коль побежишь в своей хламиде?» И смех звонкий, заливистый…
Жуга, мрачный, взъерошенный, молчал, глядя в сторону. В свете свечи виднелись шрамы, свежие ссадины, большой синяк под правым глазом. Рубашка висела на нем рваными клочьями, кое-где запеклась бурыми пятнами кровь. Был он побитый, оборванный, хромой, но Реславу почему-то не хотелось бы сейчас оказаться у него на пути — такая была в нем злость, такая сила его вела, мрачная, темная… «Кто же он?»— в который раз спросил себя Реслав.
— Довбуш, — тихо позвал Жуга. Тот поднял голову. — Для этого нам надо уйти.
— Куда?
— Не знаю… Впрочем, — он встрепенулся, обернулся к Реславу, — что там, на западе?
— Город, — ответил тот, — Марген. А что?
— Марген… — повторил Жуга. Нахмурился, взъерошил ладонью и без того растрепанные волосы. — Стало быть, пока пойдем в Марген. А там — видно будет. Пойдешь, Реслав?
Тот кивнул. Балаж растерянно переводил взгляд с одного на другого. Вскочил.
— Нет, погодите! Довбуш, они же уйти хотят! Уйти! Пускай… пускай Реслав останется! Или Жуга…
Довбуш нахмурился, потрепал ус, покачал головой:
— Неправ ты, сынок… Пусть идут.
— Тогда… я тоже с ними пойду! Эй, слышите?
Реслав посмотрел на Жугу. Тот лишь пожал плечами:
— Пускай идет. Правда, помочь ты нам не сможешь ничем. Останься лучше.
— Нет!
— Как знаешь. Тогда собирайся — надо уйти до рассвета, пока деревня спит. Что селянам скажешь,
