– Отнеси это моему брату Карлу Феликсу, который завтра будет королем. Копию передай твоей карбонарской сволочи. А сам, если ты честный офицер, положи перед законным королем твою шпагу.
Принц-карбонарий, идя по лестнице, думал, как бы ему выйти с честью из бесчестного положения. Он думал о том, как бы поступил его любимый герой – Гамлет, принц датский, но, со словами «быть или не быть» на устах, он был захвачен вестью о том, что в Александрии полковник Ансальди и капитан Пальма со своими драгунами овладели крепостями и объявили восстание в пользу Карла Альберта. «Быть», – решил Карл Альберт. Его меланхоличность исчезла. Он решил разыграть из себя волевую и энергическую фигуру. Он назвал себя инициатором революции, объявил созыв парламента и 13 марта с балкона своего дворца провозгласил Пьемонт свободной страной, управляемой конституцией по испанскому образцу.
Конфалоньери не выдержал. Карбонарий Маццини, дважды остановленный на границе, доставил Карлу Альберту письмо, в котором глава миланских карбонариев, просил немедленно перейти границу, напасть на австрийский гарнизон в Милане и «присоединить Ломбардо-Венецианскую область ко всей свободной Италии».
Глава двадцать шестая
В течение одного месяца Бейль перебывал в девятнадцати городах Ломбардо-Венецианской области. С паспортом инженера из Наварры, Доменико Висмара, он выезжал в Турин, оттуда написал письмо Маресту, которого именовал бароном Люссингом. Марест, родившийся и выросший в Пьемонте, был почти единственным корреспондентом Бейля за это время. Бейль писал ему под конец от имени некоего Робера, от имени Огюста и, наконец, уведомил его о том, что в скором времени ему придется покинуть Италию.
В самый решительный момент, когда Конфалоньери ждал с минуты на минуту победоносного шествия пьемонтских войск из Турина в Милан для свержения австрийского ига, в этот момент Бейль имел неосторожность высказать ему свои скептические наблюдения. Он стоял со стаканом пунша в углу накуренной гостиной, похожий на волка, затравленного собаками, и кричал, отвечая сразу всем нападавшим на него собеседникам:
– Дело вовсе не в том, чтобы обратить в бегство австрийских драгун, стоящих на площади от Мерканти до Ла Скала шпалерами, и вместо австрийцев посадить в Санта-Маргарита губернатором миланского купца, а дело в том, что ни в Турине, ни в Милане ни один рабочий не понимает вашего движения. Именно в ту минуту, когда горожане Неаполя и Турина охвачены конституционным восторгом, огромная масса итальянского народа спит под черным крестом и не принимает никакого участия в революции. Я видел туринскую фабрику в тот день, когда Карла Альберта назначили регентом при громких криках драгун. Там была мертвая тишина. Австрийцы не поставили там даже сторожевого пикета.
– Что вы хотите сказать? – яростно допрашивал Конфалоньери. – Мы поступали совершенно правильно: нет ни одного полка, ни одной роты, ни одного эскадрона, который не был бы на нашей стороне. Неужели вы думаете, что ломбардские батраки нам нужнее вооруженных карабинеров, что ваши безграмотные рабочие с фабрик заменят нам преданных офицеров-карбонариев? Нам нужны военные силы, для того чтобы сбросить последние остатки феодальных предрассудков, нам нужны военные силы, чтобы обеспечить барыш итальянскому купцу и спасти горожан от непосильных налогов грабительской Австрии. Нам нужно свое национальное правительство, обеспечивающее мирное процветание наших предприятий.
– Я всегда говорил вам о том, что ваше движение полно противоречий! – кричал Бейль, отхлебнув два раза большими глотками пунш во время тирады Конфалоньери. – Вы говорите о конституции, сбрасывающей обломки феодальных предрассудков, а в то же время хотите привлечь Карла Альберта. Так знайте, что в Европе появилась новая порода гамлетизованного, меланхолического, разочарованного принца, который предаст вас в любую минуту. Вы, пожалуй, заговорите о новых привилегиях для класса способных людей. Взамен династических рыцарей вы навяжете населению рьщарей наживы, героев прилавка – вот ваши способные люди. Ваше процветание есть именно процветание тупоголового торгаша, которому нужен безграмотный крестьянин и рабочий, притуплённый вашими попами.
– Бейль говорит возмутительные вещи! – воскликнул Сильвио Пеллико – Культура Италии есть религиозная культура. Савойский крест, белый и чистый, повлечет за собою итальянский народ гораздо скорее, чем ваши якобинские речи.
– А я говорю, – с бешенством выступил Бейль, – что нельзя отступать от программы верховной венты. Королям и принцам надо рубить головы, а кардиналов нужно вешать. Нужно очищать атмосферу, загрязненную поповским ладаном. От него невозможно дышать даже в вашей прекрасной стране. В конце концов все коронованные шарлатаны рано или поздно сговорятся между собою. Сейчас что вы собою представляете? Небольшую кучку аристократов и буржуа, устроивших военный заговор.
Оскорбление было слишком сильно. Это заметил сам Бейль. Наступило минутное молчание, затем Борсиери ядовито заметил:
– Подруга Фосколо сделала Бейля атеистом.
– Атеизм сделал меня другом Фосколо, – ответил Бейль. – Не сердитесь, если я вел себя, как крыса, окруженная кошками. Вы в достаточной степени меня покусали. Но помните, что я не увлекаюсь парадоксами. Вам придется вернуться к идеям Бабефа, если вы хотите бросить силы на переустройство общества. У вас есть прекрасный источник идей. Это – ваш соотечественник, карбонарий Буонаротти. Вы все слишком заражены манией осторожности и почтительности. Имейте в виду, что эта мания не переживет нынешнего столетия.
– Буонаротти – для нас неприемлемая фигура. Мы имели об этом суждение и отвергли его предложение, – веско сказал Конфалоньери. – Наша очередная задача – свободное объединение Италии и изгнание иностранцев. Этого мы добьемся любою ценой. Вы не забывайте, Бейль, что ваши опасные крайности так же вредны Италии, как и полная бездеятельность. В моих глазах вы – очень опасный человек.
В эту минуту в комнату вошел посетитель, принятый без доклада. Так как все были слишком заняты напряженным разговором, то на него никто не обратил внимания.
Через минуту он стоял около Конфалоньери и что-то шептал ему на ухо. Конфалоньери побледнел и поднял руку со словами:
– Господа! Разойдитесь по домам, по одному. Не разговаривайте. Уничтожьте переписку. Трое наших друзей арестованы, Оливьери погиб, покушаясь на жизнь Сальвоти.
Бейль вскрикнул. Молодой человек, обратившись к нему, сказал:
– Мы работали на самом опасном посту. Сальвоти получил списки, Оливьери пытался их у него отнять. И когда Оливьери бросился к потайному шкафу, Сальвоти нажал пружину, и мой товарищ провалился под пол. Я знаю это место. Под плитой глубокий колодец, и никто не справляется о том, что случается с упавшим.
