Из окошка кареты Серафина послала родителям воздушный поцелуй и как завороженная смотрела на королевскую чету, окутанную почти осязаемым светом взаимной любви.
«Мне никогда не изведать подобного счастья… Не почувствовать такого единения», — подумала она.
Между тем Дариус прошелся вдоль строя кавалеристов, последний раз проверяя, все ли в порядке. Его вороной андалузский жеребец был привязан к карете сзади. Дариус дернул за повод, удостоверился в его прочности, потрепал по холке и вернулся к дверце кареты. Взяв из рук адъютанта пару ружей, он сел в просторный экипаж. Пристроив ружья на полке над своим сиденьем, Дариус напротив принцессы и одернул черный сюртук. Захлопав дверцу, он запер ее на все задвижки. Дариус помахал рукой в окошко королю и королеве, и стукнул в стенку кареты, дав знак кучеру ехать. Кони рванули. Карета понеслась. Кавалькада процокала копытами по плитам выезда из дворца и зашлепала по размокшей от дождя дороге. Бескрайние поля сменились редкими перелесками, но в карете царило молчание. В напряженной тишине были явственно слышны скрип и грохот колес, стук дождя, барабанящего по крыше. Дорога пошла на подъем: их путь лежал в прохладные горные леса Асенсьона.
Хотя Серафина и посматривала в окошко, из-за тьмы и ненастья она ничего не могла разглядеть. Порой девушка всматривалась в темную фигуру мужчины, сидевшего напротив нее. Она чувствовала, что Дариус тоже наблюдает за ней. Невысказанные вопросы висели в воздухе, словно сжимая пространство между ними.
Страх овладел Серафиной: она больше не могла выносить гнетущего молчания, которым Дариус наказывал ее.
— Как ваше плечо? Болит? — кротко спросила она. Ответом ей был холодный сверкающий взгляд. Принцесса поежилась.
— Не вредничай. Это ведь папа так решил. Я только сказала правду.
Он молчал.
— Дариус, — умоляюще продолжала она, — ты пугаешь меня.
— Вам есть чего пугаться. Господи, неужели вы до сих пор ничего не поняли? Неужели не поняли, что я собой представляю?
— Нет. Так кто же вы?
Он придвинулся к ней. Дорога свернула. Серафина посмотрела в окошко. Они миновали ферму в долине.
Девушка услышала, как Дариус шевельнулся, как заскрипело его сиденье, почувствовала, что он пододвинулся. Дариус положил подушку на ее сиденье. В руке он держал одеяло.
— Ложитесь.
— Я не устала…
— Устали. Сейчас три часа ночи. Вам давно пора спать.
— Вы не знаете, когда мне пора спать?
— В половине второго.
— Откуда вам это известно?
— Цыганские чары. Дорогая моя, вы хотели, чтобы все устроилось именно так. Вы своего добились, и теперь вам придется ложиться спать и просыпаться тогда, когда я вам велю, есть и дышать — тоже. На всю следующую неделю вы ваше высочество, в моей власти, и я не потерплю от вас никаких фокусов. Плачьте, если вам это не нравится. Посмотрите, что это вам даст. — Дариус укрыл ее одеялом. — А теперь ложитесь, и чтоб ни звука.
Возмущенная, она понимала, что возражения бесполезны.
Внутренне негодуя, Серафина тем не менее решила, что незачем терпеть неудобства. Натянув на себя одеяло, она легла на бок, положила голову на подушку, расстегнула верхнюю пуговицу высокого ворота дорожного платья, скинула башмачки из оленьей кожи.
Дариус подоткнул под нее одеяло.
Серафина видела, как он вернулся на свое сиденье, облокотился о раму окошка и опустил голову на руку. На несколько минут воцарилась тишина.
— Дариус?
Он вздохнул, не поворачивая к ней головы.
— Что, Серафина?
— Я тревожусь за тебя, Дариус.
— Серафина, — в его голосе звучала настороженность, — не делай меня объектом сострадания.
— Я же вижу, что ты несчастен. Неужели я должна делать вид, что ничего не происходит? Не замечать, что ты печален? И это после всего, что ты сделал для меня и моей семьи? Почему мне нельзя беспокоиться о тебе?
— Тебе незачем беспокоиться обо мне, а я не должен беспокоиться о тебе. Вот и все.
Она растерянно смотрела на него: Мы не можем быть даже друзьями?
— Друзьями? — презрительно повторил он. — А это значит? Нет, друзьями мы быть не можем. — О-о, — уязвлено протянула она. — Но почему?
— Почему? — переспросил Дариус, после чего наступило долгое молчание, нарушаемое лишь шумом дождя. На конец он снова заговорил, тихо и грустно: — Потому это слишком опасно.
— Слишком опасно для великого Сантьяго?
Серафина подняла голову с подушки, но он уклонился от ее взгляда, продолжая всматриваться в ночь.
— Спите, ваше высочество.
Она опять улеглась на подушку, молча наблюдая за ним.
Дариус смотрел в темноту, и его тонкое красивое лицо было бесстрастно. Голубые блики от стекающих по стеклу дождевых капель скользили по лицу, как безмолвные слезы.
Наконец Серафина заснула, и только тогда Дариус посмотрел на нее.
Долго-долго он любовался девушкой, тем, как струятся по подушке и одеялу ее локоны, как свесившаяся с сиденья бледная изящная рука слегка покачивается от движения кареты. Усилием воли Дариус заставил себя отвести глаза, нервным движением взъерошил волосы и тяжело вздохнул.
Он мысленно приготовился к смерти, ощущал спокойную пустоту — состояние не легкое для человека с сильно развитым инстинктом самосохранения. Дариус хотел лишь одного: сохранить это состояние до тех пор, пока работа не будет завершена. Но разве это возможно, если рядом находится она? Серафина заставляла его чувствовать… слишком остро. Он мечтал о покое, а принцесса погружала его в бурю, как ветер, взвивающий волны в яростный шторм. Пустота его души сменилась мукой, Дариус слишком долго притворялся, будто не замечает принцессу, и теперь страшился, что не сдержит чувств.
Хотя бы этот потный бугай Орсини поскорее выловил шпионов и не заставил его опоздать на встречу в Милане. А пока Дариус не понимал, как вести себя с ее королевским высочеством. Молодой человек и сам не знал как он к ней сейчас относится. Одно было ясно: им руководило вовсе не чувство долга, не ответственность за Серафину.
Он доверял и в то же время не доверял ей.
Он жаждал ее.
Он ее боялся.
От него не укрылось, что Серафина связывает с ним какие-то планы. Ведь не случайно она выразила столь настойчивое желание, чтобы он поехал с ней. Возможно. Серафина помышляла о последнем загуле перед свадьбой.
Дариус опустил голову. Одна мысль, что Серафина хочет от него чего-то подобного, терзала его… Но, глядя на спящую, как ангел, девушку, он не мог поверить, что она способна на такое.
Когда они наконец прибыли на виллу, Дариус взял принцессу на руки, внес в дом и поднялся по лестнице. Раненое плечо ныло, хотя девушка была легкой как перышко. Он выбрал лучшую спальню и опустил Серафину на кровать.
Она так и не проснулась.
Укрыв принцессу одеялом, Дариус постоял над ней, вглядываясь в прелестное бледное личико, окруженное облаком черных волос, и осторожно коснулся блестящих локонов.
