— Графиня, — с порога заорал Барбаросса, — пораженный вашей кротостью, я бы хотел приобрести эту вышивку за три горсти золота!
— Я не хотела бы опустошать вашу сокровищницу, — отвечала, не поднимая глаз, Анна. — Сколько бы вы ни грабили людей по всему миру, разнузданный образ жизни и беспрерывная война требуют средств, которых у вас нет… Я подарю вышивку, едва окончу ее.
Барбаросса истолковал слова как намек на примирение, и жадное его сердце запело от радости.
— Я узнал о вашем третьем желании, графиня, и явился, чтобы сказать: я принимаю его. К вашим услугам хорошая парусная лодка и матрос, который прекрасно управляется с парусами.
— Я не выношу незнакомых людей. Распорядитесь, чтобы на прогулки я могла брать с собой своего старого слугу.
— Конечно, конечно, но только и мой матрос — непременно. Вокруг неспокойно, всегда лучше переусердствовать, нежели недоусердствовать, как выразился один из пророков, кажется, Даниил.
— Вы демонстрируете набожность, — усмехнувшись, сказала Анна. — Между тем известно, что вы нарочно приняли чужую веру и тайно поклоняетесь прежней.
Барбаросса громко захохотал. Он был в превосходном настроении.
— Когда очень хочешь жареного барашка, в костер можно бросить и гладильную доску!
— Особенно чужую, — добавила Анна, вызвав еще больший хохот самозванца.
Иосиф впервые вблизи наблюдал эмира. Пиратский главарь был среднего роста, пузат, рыж, кучеряв, с оттопыренными ушами. Косые глаза выдавали жадность, злобу и безграничное самомнение.
— Вы упрекаете меня в том, что я граблю людей. Но если вдуматься, я граблю грабителей.
— Не совсем так, — тихо возразила Анна. — Вернее, совсем не так.
— Я повторяю, мои заработки столь же чисты, как заработки любого купца: он грабит покупателей, продавая им товар подороже, и грабит производителей, покупая у них товар подешевле. Но эти грабители наживаются для себя, а я хочу построить царство свободы. Для тех людей, которых лишили родины или для которых она стала невыносимой… Мы не сможем устоять в этом мире, если не позаботимся о богатствах. Богатство создает власть. Когда наши богатства станут несметны, мир преклонится перед нами, потому что необозримой и бесспорной станет и наша власть.
— Чья же это власть? Власть народа? Власть благородного сословия? Власть законных наследников?
«Напрасно она дразнит негодяя, — подумал Иосиф. — Все авантюристы вспыльчивы и коварны: способны тотчас отнять то, что только что дали…»
— Я утверждаю власть племени пиратов, — горделиво сказал Барбаросса. — Если вы назовете их бандой разбойников и убийц, что ж, я не стану протестовать: в гнусном мире разбоя и насилия нельзя утвердиться иначе.
— Для праведного добро мира — опора, для неправедного зло его — оправдание.
Графиня, конечно, рисковала. Но она сбивала с самозванца спесь, заставляя его лишний раз убедиться в мерзости своей рожи. Наивная, как всякий, принявший чужую веру за истинный свет своей правды, она надеялась, видно, посеять сомнение в душе негодяя.
— Пираты ничего не созидают, только разрушают. Повсюду несут ненависть и бессердечие, разврат и наживу любой ценой, — продолжала она кротко. — Даже говорить об их царстве смешно. Царства возникают по воле бога…
— Или по воле сатаны! — раздраженно перебил Барбаросса. — Я не просто разбойник, я великий разбойник — разбойник из принципа! Я мститель, не знающий пощады!
— Разве это что-либо меняет?
— Я бы никогда не занимался пиратством, если бы мог достичь своих целей иным путем!
— Но они постыдны, ваши цели, если не могут быть достигнуты иначе.
— Да, пока эти цели не могут быть достигнуты иначе: мир не хочет покориться авторитету наиболее мудрых и просвещенных, созданных для того, чтобы управлять, осуждая одних и поощряя других… Знайте, мои пираты непобедимы, потому что во главе их стоят самые выдающиеся люди мира!
— И вы — среди них?
— Да, я среди них!.. Мы хотим объединить весь пиратствующий сброд на морях и всех разбойников на суше, дать им свою власть и утвердить самый справедливый, самый демократический принцип: власть и богатства повсюду должны принадлежать не тем, кто присвоил себе громкие титулы, власть и богатства должны принадлежать самым мудрым! Знания и ум — вот настоящие короны! Все умные люди кругом разделяют наши смелые призывы!
— Они заблуждаются, — молвила Анна, не отрываясь от рукоделия. — Они, верно, обманулись. Вы и ваши сторонники, используя энергию бездельников и негодяев, хотите лишить власти тех, кто достиг привилегий в течение столетий благодаря беззаветному служению трону, и при этом совершенно не принимаете во внимание, что именно эти люди наиболее образованны и умны. Они родились и выросли среди своего народа, знают, что стоят на его спинах, и потому никогда не допустят его разорения, между тем как пришельцы…
— Все титулованные лица — грабители! — злобно заорал эмир, уже не владея собой. Оттопыренные уши его покраснели, как петушиный гребень. — Они не признают нашей власти!
— Но тогда грабители и те, кто желает занять место старинной знати. Какая разница между тем, кого объявляют королем, или тем, кого провозглашают великим умником? В любом случае народ не имеет к этому никакого отношения…
«Негодяй сел в калошу… Ни ссылками на благородство происхождения, ни ссылками на особое предназначение нельзя оправдать привилегии… Самое справедливое — вовсе без привилегий. Богатства и власть должны принадлежать поровну всем трудящимся, иначе говоря, созидаться ими и исходить непосредственно от них. Как в общине, которую я видел… Любая привилегия — насилие, несправедливость, потому что преимущества одних перед другими пока достигаются только за счет использования преимуществ. Разве все ученики моего класса имеют отдельные комнаты, хорошее питание, блат среди преподавателей?..»
Между тем наглому самозванцу показалось, будто он победил в споре, самодовольный, он пошел напролом к своей главной цели.
— Ну вот, теперь, когда я исполнил третье ваше желание, графиня, ничто уже не может помешать тому, чтобы вы стали моей женой! Ваше сопротивление только распаляет меня, о прекраснейшая из прекраснейших женщин!
— Не торопитесь, — сухо сказала Анна. — Искренность ваших комплиментов еще требует доказательств. Третье желание только обещано, но не исполнено. Кроме того, мне известно, что вы содержите уже не один десяток так называемых жен.
— Да, мусульманский закон, который я принял, это не возбраняет.
— Но христианский закон, которому я верна, считает это мерзостью. Если вы будете добиваться моей руки, вам необходимо будет упразднить нынешний гарем…
И самозванцу пришлось сбросить маску. Речь его стала грубой и вызывающей:
— Но вы же не царского рода, графиня. Зачем ломаться? В конце концов, мы можем обойтись без празднеств и священников!..
В эту минуту в комнату стремительно вошел один из придворных и, приблизившись к эмиру, пошептал ему на ухо.
Тот поковырял в ухе пальцем и сказал:
— Если будете упрямиться, графиня, я перепродам вас как свою собственность одному из мужей, которые образуют сердцевину моего государства.
И — подал знак пригласить своих высоких покровителей.
У Иосифа, сидевшего на корточках возле кресла госпожи, перехватило дыхание, он быстро надвинул чалму на самые глаза — в покои вошли знакомые ему лица: рыжебородый, захвативший корабль, и юркий, черноволосый господинчик в куцей шапчонке — «князь тьмы».
Эмир-самозванец вскочил с кресла, сделал рукой приглашающий жест.
— Женщина, о которой мне говорили, и впрямь прекрасна, потомство от нее было бы способно обновить нашу кровь и укрепить наш род, — сказал «князь тьмы», бывший, видимо, одним из главных наставников
