А все же она была очень хороша, — в ней пелось что-то простое, тихое, русское.
Ганц-Рус услышал эту музыку, подошел в темноте к Тишке, взял у него дудку и заиграл на ней сам.
И липовая свирель неожиданно рассказала, плача и стеная, о том, о чем умалчивал игравший на ней лишенный отечества русский человек...
Глава двенадцатая
СМЕЛЫЙ ПОБЕГ «ДИАНЫ»
Третьего сентября прибыл из Портсмута с конвоем английский шлюп «Рес-Горс», и адмирал Барти не замедлил известить Головнина о том, что с этим шлюпом, к крайнему его сожалению, — как было сказано в письме, — никакого распоряжения о русском судне не получено, хотя, как ему стало известно, транспорт «Абонданс» прибыл в Англию задолго до ухода «Рес-Горса».
Василий Михайлович ничего более не ожидал от англичан. Но уныния не было в его сердце.
Однако многие молодые офицеры на «Диане» и даже Петр Рикорд, мореходец опытный и человек твердый, пали духом.
— Что думаешь делать, Василии Михайлович, при сем печальном нашем положении? — спросил он Головнина, пытливо глядя ему в лицо.
И Василии Михайлович ответил ему:
— Бежать.
— Но как то сделать, ежели англичане стерегут нас? Фрегат «Нереида» стоит недалече, и капитан Корбет на нем ни в малой мере не дремлет. Пушки его всегда готовы преградить нам путь.
Однако Василий Михайлович по-прежнему оставался спокойным. Порою он даже казался молодым офицерам беспечным.
— То не суть важно, — отвечал он. — Больше терпеливости, господа. Сколь ни горестно нам сидеть на этом перепутье, мы должны пока ждать. Мне адмирал Барти мнится человеком не столь зорким, как оный Корбет, с коим пил я не токмо капштадтское вино и ром, но и простую воду из солдатской кружки. Корбет хитер. Но и мы не просты. Я назначаю на завтра ученье по парусам. И отныне сие будет часто.
И в самом деле, ученья с парусами на «Диане» стали производиться по нескольку раз в неделю, днем и ночью.
Офицеры и матросы, так долго пребывавшие в бездействии, с особенной охотой и даже рвением занимались учением.
Сам Василии Михайлович с часами в руках наблюдал за работой команды, требуя, чтобы каждый маневр с парусами, каждый поворот корабля совершался быстрее, чем ранее, без суеты, без шума.
И, чуя сердцем пока еще далекий замысел капитана, матросы работали с ловкостью, удивлявшей англичан.
«Диана» быстро и бесшумно одевалась парусами и так же освобождалась от них.
Однако адмирал Барти оказался не столь беспечным, как полагал Василий Михайлович. Он вскоре известил капитана «Дианы», что хотел бы с ним увидеться, и пригласил его к себе на корабль.
Василий Михайлович тотчас же поехал.
Адмирал принял его, как всегда, весьма учтиво и предложил вместе позавтракать. Он был немного тучен в теле и словно не походил на англичанина. Казалось, в нем не было той солдатской откровенности, которая была у Корбета.
Однако во время завтрака он неожиданно спросил:
— Мистер Головнин, когда вы думаете удрать со своим шлюпом?
Головнин ответил с удивлением, какое адмирал мог бы почесть искренним, если бы того пожелал.
— Почему вы задаете мне такой вопрос, сэр? Не потому ли, что у меня начались парусные ученья? Сэр, искусство управления парусами требует постоянной практики. Вам то известно.
— О нет, нет! — отвечал Барти. — Я не об этом думаю.
— Тогда у вас, наверное, имеются какие-либо сведения? — сказал Головнин. — Если так, то вас вводят в заблуждение, сэр.
— О нет, нет! — снова повторил Барти. — Никто мне подобных сведений не сообщал. Корбет говорил мне о вас, как об очень храбром и решительном русском офицере. Дело ваше так затягивается, что совершенно нельзя предсказать, когда получится ответ из Англии и каков он будет. В таком положении всякий уважающий себя энергичный офицер может подумать о бегстве.
— Может подумать, сэр. Но думать — еще не значит готовиться, — ответил Головнин.
— Но у вас уже все готово! — воскликнул Барти. — Скажите, это не так?
— Вы правы, сэр, у меня давно все готово для продолжения плавания, ибо как мистер Роулей, так и вы сами все время обнадеживали меня в моем скором освобождении.
— Да, капитан, вы правы. Однако вы должны дать мне слово как офицер и притом на бумаге, что до получения разрешения из Англии вы не покинете нашего залива.
Эти слова были столь тягостны для Василия Михайловича» что секунду он молча смотрел в глаза адмиралу. От него требовали дать честное слово врагу не бороться против него. Кто надоумил адмирала обратиться к чести русского офицера в таких обстоятельствах?
— Вы хотите взять от меня подписку? — спросил Головнин, наконец. — А если я такой подписки не дам?
— То придется офицеров и команду «Дианы» объявить военнопленными и свезти на берег, а шлюп держать под военным караулом.
Головнин в волнении встал из-за стола, прошелся несколько раз по адмиральскому салону и подошел к окну. Оттуда была прекрасно видна «Диана», на которой в эту минуту как раз происходило назначенное им парусное ученье. Он посмотрел на стройные мачты своего шлюпа, на то, как проворно его матросы брали рифы, и подумал: «Нет, сего допустить невозможно! В этом корабле заключена моя жизнь. И не одна моя».
Он резко повернулся, подошел к адмиралу:
— Прикажите подать мне бумаги!
Офицер принес лист бумаги, гусиное перо и песочницу, из которой и присыпал любезно решительный росчерк капитана Головнина.
Адмирал Барти положил подписанный Головниным документ в ящик письменного стола и сказал с довольной улыбкой:
— По совести сказать, я не рассчитывал, мистер Головнин, что так скоро получу от вас эту бумажку.
— Я привык принимать быстрые решения.
— О да» да! — заметил Барти. — Мы знаем, что вы джентльмен, как и надлежит быть офицеру.
— Среди джентльменов, сэр, среди джентльменов, — подтвердил Головнин.
— О да, да! — снова повторил Барти свое восклицание. — Вы не можете пожаловаться на то, что англичане плохо обошлись с неприятельским шлюпом.
— Это будет видно, сэр, — сказал Головнин и, откланявшись, быстрыми шагами направился к трапу.
Возвратившись на шлюп, Василий Михайлович собрал своих офицеров и сказал им:
— Я дал англичанам подписку не покидать залива. Сие сделать было неотступно, ибо, если бы нас свезли на берег, то дело наше было бы безнадежно. Пока же мы на судне, все может измениться в одну ночь. Я дал обязательство, и до конца воины я его не нарушу. Но и вам говорю, и Барти сказал оное же, что я честно буду выполнять сие обязательство лишь до тех пор, пока англичане не дадут мне права нарушить его. Помните, за правых провидение! А мы правы в сем деле.
