губернаторские чиновники начали их поздравлять. От чиновников не пожелали отставать и простые солдаты...
Возвратившись из губернаторского замка в тюрьму, пленники и там нашли приятную перемену: передние решетки у их клеток были вынуты, а клетки соединены широким коридором, во всю длину которого уже был настлан пол, покрытый новыми цыновками, так что получился настолько просторный зал, что в нем не только можно было всем встречаться, но и прогуливаться.
Кроме того, для каждого узника была приготовлена отдельная чашка, а на очаге стоял медный чайник с чаем, который можно было пить теперь когда угодно. Каждому было выдано по трубке и по кошельку с табаком. Вместо рыбьего жира в тюрьме зажгли свечи.
Но и этим не ограничились нежданные заботы буньиоса о пленниках: ужин подали уже не просто в чашках, как ранее, а на подносах. Посуда была новая и для офицеров лучшего разбора. Кушанье для всех было одинаковое, но несравненно лучше прежнего. И сагу уже не раздавали порциями, а поставили в посуде на стол, по-европейски, что особенно понравилось матросам.
Глава четырнадцатая
ПЕРЕВОДЧИК МУРАКАМИ-ТЕСКЕ
Однако Головнин продолжал относиться с недоверием не только к словам буньиоса Аррао- Тодзимано-ками, но и к его делам. Привыкнув за четыре с лишним месяца своего тяжелого плена к притворной ласковости и деланной учтивости японских чиновников и городских жителей и пытливо приглядываясь к этим людям, Василий Михайлович начинал понимать, что все эти губернаторы, первые и вторые после них чиновники и писцы, сидящие на цыновках, с их добрыми речами и поклонами, с их кисточками, быстро бегающими по бумаге, с их рисовыми конфетами в лакированных ларцах, не принесут узникам ничего хорошего.
Гимниягу будет писать и ссылаться на стрибиагу, стрибиагу — на буньиоса, буньиос — на сиогуна или правительство в Эддо, а там еще сам император... Не только семеро русских узников, но, видимо, множество и японского люда пропадает в этой многослойной сети, которой не разорвать без внешней силы. Но где она, эта сила?
Что сейчас делается в далеком отечестве — неведомо.
«Один лишь выход — бежать!» — снова думал Головнин.
То была смелая и дерзкая мысль, ибо кругом лежало море. Но не оно ли вечно служит дорогой морякам? Не оно ли вывело их уже однажды из другого плена? Нужно лишь терпение. Но способны ли к тому его товарищи? Ибо тяжкие страдания порою и против воли человека уносят силы, если исчезает надежда. Даже силачи Макаров и Симанов обмякли и выглядели стариками. Даже обычно тихий и добродушный Хлебников становился мрачным и молчаливым. Никто из них не верил буньиосу Аррао- Тодзимано-ками и ждал новых бед. Действительна вскоре на столе пленников снова появилась похлебка из редьки и кусочки соленых огурцов, вместо свечей опять стал гореть рыбий жир в бумажном фонаре. Снятые с пленников веревки караульные снова принесли и повесили, на том самом месте, где они были раньше.
В эти дни Кумаджеро привел к русским молодого человека, лет двадцати пяти, по имени Мураками- Теске, и сказал Василию Михайловичу, что буньиосу Аррао-Тодзимано-ками угодно, чтобы пленники учили Теске русскому языку. Это обстоятельство показалось Василию Михайловичу самым тревожным и подозрительным признаком. Не значило ли это, что японцы и впрямь готовят пленникам вечную неволю, пытаясь сделать ив них своих учителей?
— А зачем то нужно буньиосу, если он хлопочет о том, чтобы возвратить нас в наше отечество? — спросил Головнин у Кумаджеро.
— Мы будем вдвоем с Теске проверять ваше дело, — отвечал Кумаджеро. — Японский закон требует для каждого дела двух переводчиков.
Однако лукавая улыбка Кумаджеро и громкий смех, сопровождавший эти слова, подтверждали подозрения Головнина. Что было делать? Отказаться?
Но не значило ли это усилить подозрительность японцев и оставить всякие мысли о свободе? Буньиос мог снова рассадить пленников по отдельным клеткам. А между тем как важно было для побега всем пленникам быть вместе! Нужны время и терпение.
Стояла снежная и вьюжная зима. Ветры, налетавшие с Сахалинского моря, приносили метели. Снег падал, переставал на короткое время и снова падал, засыпая бревенчатые стены оксио до самой крыши. Приходилось ждать до весны.
— Нам следует, друзья, согласиться и на время стать учителями,— сказал Василий Михайлович товарищам, не желая пока открывать своих мыслей о побеге. — Но будем учить сего Теске лишь тому, что полезно для нашего отечества. Я не вижу в том ничего плохого. Пусть узнают от нас то, что им следует знать о своих соседях.
И Теске стал приходить в тюрьму с ящиком, наполненным словарями, составленными японцами» побывавшими в России, с толстыми тетрадями, где уже были записаны разные полезные сведения о Российском государстве.
Теске был совсем не похож на переводчика Кумаджеро. Он оказался необыкновенно способным учеником. Запоминал любое русское слово с одного раза и так чисто выговаривал русские слова, что Василий Михайлович стал подозревать, не прикидывается ли их ученик не умеющим говорить по-русски. Теске проводил в тюрьме целые дни, уходя лишь на обед, а в дурную погоду ему даже и обед приносили в тюрьму. Он скоро выучился читать по-русски и начал составлять русско-японский лексикон, записывая слова по алфавиту, что Кумаджеро даже не приходило в голову.
Глядя на Теске, Василий Михайлович часто думал: не эти ли молодые люди устроят будущее японского народа, преобразуют его жизнь, разрушат старое, возведенное князьями, и приведут свой народ в семью воистину просвещенного человечества?
Теске необычайно быстро выучился говорить по-русски, путая только род. Подвижной, любящий поболтать, он часто, греясь вместе с пленниками в их тюрьме у ямы с тлеющими углями, читал им стихи старых и новых японских поэтов, среди которых, к удивлению Василия Михайловича, было немало женщин.
Стихи были изящны, но, подобно японским картинам, говорили больше о деревьях и птицах, о тщете человеческой жизни. Однако Василий Михайлович с превеликим любопытством слушал их.
Однажды Теске рассказал миф о том, как появился японский народ и его острова. По преданию тому, вся земля была под водой, на что небесный дух Танто-Само не обращал никакого внимания.
Наконец старший из его сыновей, Ками, получил от него дозволение привести землю в порядок и населить ее. Для этого, взяв предлинную булаву, Ками стал измерять глубину морскую и нашел, что она меньше всего в том месте, где теперь находятся японские острова. Тогда, сгребая землю в кучи, Ками образовал остров Нифон, снабдил его всеми произведениями природы и, разделив самого себя на два существа — мужское и женское, населил эту землю.
Братья Ками, увидев его работу, принялись делать то же самое в других частях света. Но так как они были не столь искусны, как Ками, то ни в образовании земель, ни в создании людей не могли достигнуть такого совершенства, как он.
— Поэтому, — сказал Теске, японцы превосходят всех прочих жителей земного шара и произведения Японии суть самые лучшие.
Василий Михайлович покачал головой и сказал;
— Мысль эта, Теске, тщеславна и пагубна для твоего же народа. Если каждый народ будет считать другие народы хуже себя, то ничего доброго от того на земле ее получится.
Но молодой Теске не желал понять ни слов, ни мысли Василия Михайловича и глядел на своего учителя с выражением удивления и высокомерия.
