А ты там живешь себе — и ничего этого не знаешь о нем, ничего-ничего. Точно так же, как и он ничего о тебе.
Живем — и не знаем...
— ...Так, с е л и, с е л и, — говорит Доктор, — с е л и. Довольно болтать, начнем заниматься. Колени расставлены, корпус в свободном положении, голова опущена. И расслабились...
И все, кончилось их ежедневное свободное собеседование, когда они по очереди докладывают Доктору о самочувствии и отчитываются перед ним за прожитые сутки. Теперь — святая святых их лечения — сеанс, и тут уж Доктор не дозволит ничего, не относящегося к делу. Да и они сами каждый раз уже с нетерпением дожидаются этой команды — и с особым, только им понятным предощущением предстоящего трудного удовольствия готовятся к началу сеанса: ослабляют обувь и одежду, усаживаются поудобнее, чтоб не мешать друг другу, и принимают нужную позу. Мужчины и женщины, пожилые и не очень, есть и совсем юные. Учителя, инженерно-технические работники, бывший военный летчик, библиотекарь, тренер, журналистка, официантка... Сидят, двенадцать-тринадцать человек, в маленьком тесном кабинете, на стульях у стен, ноги к середине, почти не оставляя места Доктору — ходить во время сеанса.
А он — в куцем белом халате, обманчиво щуплый, но зато с впечатляющей крупной красивой головой, украшенной поседевшей густой шевелюрой (хотя ему, Доктору, тоже всего лишь под сорок), и с ухоженной черной бородой, с умными, сильными и глубоко упрятанными глазами — переставляет по какой-то надобности, а скорее, лишь бы скоротать время, какие там есть предметы на своем столе и ждет-ожидает, когда же они все усядутся наконец.
— Так, так, — жестко, с нарочито подчеркнутым хозяйским правом говорить с ними именно так, начинает обходить их Доктор. — Так... Плечи напряжены, расслабьте плечи. Расслабьте, расслабьте, вот так. И находите положение, чтоб было полнейшее равновесие тела.
— Так...
— А вы! Еще, еще назад. И спину! Расслабьте спину, опустите плечи. Опускайте, опускайте. Еще... И расслабьтесь. ...Хоть тут расслабьтесь, а то всю жизнь в напряжении. Жизнь проживут, а свободно держать себя не научатся — все оглядываются, все виноваты перед кем-то. Почувствуйте себя хоть тут людьми!
— Руки! Опять сжаты и кулаки! Разожмите, расслабьте пальцы. Ваши руки — зеркало вашего нервного состояния, вот и контролируйте себя.
— И еще больше расслабились...
Сидят, опустив головы, корпус в свободном равновесии, колени расставлены, руки лежат на бедрах. Глаза пока открыты, но никто ничего не видит — н е д о л ж е н видеть: взгляд обращен вовнутрь, «в самого себя».
Доктор ходит — проверяет, как они сидят, позволяет себе небрежно задеть кого случится: не в его натуре и манере слишком церемониться с ними. Потом останавливается перед настенным зеркалом, где рядом навешаны одна на другую нужные для их занятий таблицы.
И стоит там, молчит. Минуту? две? три? И что он: углубился в таблицу, в схему «маятника эмоций» — от «ада» к «раю»? Или — перед зеркалом, разглядывает себя, выдергивает из подкрашенной черной своей бороды седые волосы? — попробуй кто из них осмелиться поднять голову и посмотреть. В крепких руках держит их Доктор, в крепких. Жесткий, а то и откровенно грубый с ними. И они все до одного тут побаиваются своего Доктора. Боятся; но и любят, и верят в него...
...И все-таки долго любуется он там в зеркале на себя, что-то долго. Забыл он там, что ли, о них?..
— Каждый занят только собой! — обрывает эти их праздные мысли Доктор. — Только самим собой. Только расслабление. Еще больше расслабились. И ничто постороннее для вас не существует сейчас...
Еще какое-то время стоит Доктор перед зеркалом, в полном молчании; и теперь идет в свой угол, за свой стол.
Щелчок: включил магнитофон. Весь сеанс проходит на фоне музыки, специально подобранной Доктором спокойной, умиротворяющей музыки, и каждый из них уже ждет ее. С музыкой легче отключиться от всего постороннего, внешнего — и сосредоточиться только на самом себе, на тщательном выполнении тех команд, что будет давать им Доктор.
И вот начало.
И маленький их кабинет заполнили — и сразу как бы раздвинули — тихие, привычные уже им, звуки органа.
Последующие десять-пятнадцать минут трудно описать так, чтоб читатели хоть приближенно почувствовали то состояние, что испытывают натренированные пациенты во время расслабления на этих вот сеансах у Доктора, — это надо испытать.
Поза «кучера дрожек», уже описанная выше: сидя на стуле, колени расставлены, корпус в свободном равновесии, голова опущена, руки лежат на бедрах. Глаза сначала открыты — «взгляд обращен в себя»; потом закрыты. Полное расслабление тела. И — внимание дыханию, «дыхательное удовольствие». Постепенно дыхание становится замедленным, и все более углубленным, равномерным. Сердце входит в сосредоточенный, спокойный ритм.
По командам Доктора — еще большее расслабление мышц головы, мышц лица, шеи, рук — вообще всех основных мышц тела. И мысленный массаж их: тщательный мысленный массаж — до иллюзии реального физического массажа, до реального ощущения тепла в «массируемых» частях тела.
И с этим — все большее и большее приятное ощущение расслабленности всего тела, все большее «неощущение» себя, иллюзия наступающей невесомости: будто так вот, сидя, постепенно всплываешь и как бы таешь в некой приятной среде.
И — музыка. Тихая, спокойная, успокаивающая. И ты, расслабленный и невесомый, постепенно как бы сливаешься с нею и где-то летишь, летишь...
И на фоне музыки время от времени — голос Доктора, теперь уже совсем другой голос: ровный, мягкий, глубокий. Теперь Доктор и сам тоже все глубже и глубже уходит в стихию сеанса, проникается их состоянием и ощущением, и его слова и его голос — словно теплые волны для них; и так легко, так естественно переключают их его тихие команды с одного состояния на другое.
Нет, это не гипноз, они не спят.
Но все равно: это особое, ни с чем не сравнимое состояние так называемого т е л е с н о г о с н а, когда тело действительно как бы спит — отдыхает в полнейшем, своем расслаблении, а сознание — бодрствует и то «уплывает» куда-то вместе со своенравным полетом мысли, то опять «спохватывается», возвращается назад в этот кабинет и усердно занимается тем, чем и положено им заниматься у этого Доктора.
...О, ну как же, ну как же! ну конечно же, конечно же! он представляет.
Еще бы, он хорошо представляет и твое недоумение, и скрывавшую бы это недоумение невольную улыбку твою, если бы ты увидела сейчас, ч е м он занимается тут. Каждый день, каждое утро, с 9 до половины 12-го. Кроме субботы и воскресенья...
Но ты там, понятно, живешь своей жизнью и ничего не знаешь о нем. И не знаешь, естественно, что и тут, на этих вот сеансах, ты все два часа с ним, — все два часа, каждую минуту, каждый миг, всегда. Так уж это получается тут у него...
И этим ты постоянно мешаешь ему, мешаешь. Мешаешь потому, что он все время — все время — «уплывает» невольно к тебе. Все время мысленно «уплывает» к тебе, мысленно разговаривает с тобой, когда — ты же понимаешь — надо сосредоточиться и заниматься совершенно другим. Это еще хорошо, что
