следовало остаться и сражаться именно там – не просто за Англию, но за республику отрочества. А он вместо этого совершил преступление – повзрослел. Я предвидел, что такое же изменническое будущее ждет и меня, и страшился его и на него гневался.
Единственный мой тогдашний «труд» – слово использовано мной не к месту, – какой я могу показать вам, это несколько строк из эпической поэмы, начатой в то лето, поэмы, в которой я заносчиво решил подделать построение и иронический слог байроновского шедевра – «Дон Жуана», – что подразумевало преодоление сложностей ottava rima,[277] формы строфы, с которой я, как вы сейчас увидите, ничего пристойного сделать не смог. Она вполне годилась для Байрона, но ведь Байрон – это Байрон; ею великолепно владел Оден, однако Оден мастерски владел всеми формами стиха. А я… что ж, я спотыкался на каждом шагу.
«Эпопея без названия» (такое, с сокрушением должен признать, название она у меня получила), которую я только что целиком перечитал (и к великому моему огорчению) впервые со времени ее создания, оказалась куда более автобиографичной, чем мне помнилось. Сцена, коей я вас буду сейчас терзать, – это попытка поэтического изложения того, что проделал со мной рыжеголовый Деруэнт. В поэме я назвал его Ричардом Джонсом и обратил в «капитана» Дома. Подобно Ишервуду в «Кристофере и ему подобных», я именую себя в этом эпосе «Фраем», «Стивеном», а иногда, совсем как Байрон, «нашим героем».
Считайте, что мы уже добрались до строфы пятидесятой с чем-то – у меня было задумано двенадцать Песен в сто строф каждая. Ричард Джонс послал Фрая в свой кабинет – якобы в наказание за то, что Фрай слишком долго провалялся в постели. Фрай, одетый в ночную пижаму и халат, стоит у двери кабинета, надеясь, что порка, которая его ожидает, будет не слишком жестокой. Приношу вам извинения за позерство и бессмысленные цитаты из всего на свете, от «Антония и Клеопатры» до «На погребение английского генерала сэра Джона Мура».[278] Натужная многослоговость окончаний некоторых строк есть дань Байрону с его куда более успешным комическим использованием гудибрасовой строфы.[279] Мне было пятнадцать лет, только это меня и извиняет.
Под дверью кабинета Стивен встал,Молясь, чтоб зад его остался невредимПод плеткой Джонса лютого.Он ждал, Томясь, и в страхе мял свой нежный тыл.Пинал обшивку и побелку изучал,Притопывал ногой, глазел, уныл,Как муравьи грызут паркетный лак,И клял Всевышнего, создавшего табак.Устав, подумал он: «Забыли обо мне».Помстилось: «Джонс заснул». Но в тот же мигНабойки лязгнули по камню. Нет!Он замер. Стыла в жилах кровь, и крикИз сердца рвался долгий. Как в страшном сне.Спокойней. Бедный Фрай главой поник.И ритм один лишь слух его терзал — То пятистопным ямбом Джонс шагал.С размаху капитан наш дверь толкнул.Дивится Фрай: трофеев – о-го-го! Ракетки, ружья – в пору на войну,Искусству дань: нечитаные Бёлль, ФукоСтоят для шику. И все же – ну и ну,По стенам фотки в стиле ар-деко…Но над окном – глаза куда бы деть! —Змеею вьется кожаная плеть.Однако Ричард Джонс вовсе и не думает наказывать нашего героя. Он просит его успокоиться. Им предстоит лишь разговор – братский разговор.
«Ты кофе пьешь? Тогда и торт возьми! Вот так, расслабься!.. Стивен, – я могуТебя так называть? – я не палач, плетьмиНе балуюсь. Но гнобить мелюзгуНе позволяю. Ты только намекни — И я гонителей твоих согну в дугу.К отбою опоздал вчера? Плевать!Сегодня как захочешь ляжешь спать».Что за глаза у Джонса – моря синь! Не Гитлер-монстр глядит на Фрая – брат.Все опасенья прочь, и страх из сердца вынь! Бывало, этот васильковый взглядПугал героя нашего. А нынеСмотреть на Джонса Стивен только рад.Милейший, чистый, добрый человек,Какого, право, не сыскать вовек.Далее рассказывается о неловко расплесканном кофе – подразумевается, что оба персонажа сидят в одном кресле. Ричард дает Стивену сигарету, тот закашливается, снова расплескивает кофе, голова у него идет кругом…
Они уселись в кресло, как на трон (Видавший виды). Ричард приумолк,Разглядывая Фрая. А у героя звонВ ушах, туман в глазах. И невдомекЕму, что Ричард Джонс ошеломленКартиной дивной: волосы, как шелк,Пижамы блеск атласный… что под ней? То Фраю по фигу, но Ричард поумней.«Какие волосы, – наш капитан пропел. — Погладить можно?» «Почему бы нет?» — Подумал Стивен и кивнул. ПределМечтаний. Но пролепетал юнец:«Ведь вы же не…» – запнулся, покраснел.Завидно прям был капитан в ответ:Он мигом оседлал героя в креслеИ заглянул в лицо своей невесте.Я избавлю вас от утомительного знакомства с дальнейшим – происходит то, что мы можем назвать Актом Плотского Насилия, безжалостно совершаемым Джонсом над Фраем и наносящим последнему серьезную травму.
Он одевался, голову склонив.Из Джонсова урока вынес юный ФрайСомненья семя: братство в школе – миф!Выходит, сволочь Джонс и подлый враль.Надежду было в сердце заронив,Улыбчиво поверг его в печаль.Чума на Джонса, страсть и похоть разом.А жизнь – дерьмо и последы экстаза.Отвел глаза и Джонс. То был сигнал:«Вали». Прочь Фрай помчался, в угол свой.С разбегу на матрас, ударившись, упалЛицом в подушку и затих. «Со мнойОн поступил, как с бабой. Это братство, да?» — С обидой, болью думал наш герой.И так лежал он до глубокой темноты,Лишенный сна, покоя, чистоты.[280]Приходится повиниться: выдержки эти меня расстраивают (литературный стыд побоку), ибо они, похоже, указывают, что смерть, которую мое целомудрие претерпело от руки Деруэнта (от руки? – не самый точный выбор
