Пишек. Дела же благие есть, что ли?
Еродий. Добрые плоды, приносимые Богу, родителям, благодетелям в честь, славу и жертву.
Пишек. Зачем же мне сердце твое не видно?
Еродий. Затем, что древесного корня не видишь.
Пишек. А ведь вся влага от корня?
Еродий. От сердца же все советы.
Пишек. Какая твоя природа или порода? К чему ты рожден или врожденное тебе, что ли? Скажи, молю!
Еродий. Благодарность - вот вам начало и конец моего рождения!
Пишек. Ах, мой Боже! И ты на сем одном храмину счастья основал? Так ли?
Еродий. Ей-ей! Трехтысячелетняя печь неопально соблюла сию: 'Много лис знает хитростей, а еж - одну великую'.
Пишек. Но может ли от дождевых безгодий спасти сия, так сказать, короткая и куцая картинка?
Еродий. Достаточна, как ковчег.
Пишек. Мне кажется, эта надежда есть паучья одежда.
Еродий. И мне видится малый червончик, но тайно там много гривен.
Пишек. Сему же единому учит тебя твой отец?
Еродий. Единому только сему. Он родил.мне крылья, а я сам научился летать. Он родил мне благое сердце, я же самовольно привыкаю и глумлюсь, то есть забавляюсь благодарностью. Он только часто отсекает мне сорняки, понимай: поступки мои, не достойные благодарения, орошает беседой, оживляющей к благодарности. Все же беседы его, как магнитная стрелка в северную точку, праволучно поражают в сей кон: неблагодарная ноля - ключ адских мучений, благодарная же воля есть всех сладостей рай. Сын (часто вопиет мне), сын мой! Ей, учись одной только благодарности. Учись, сидя в доме, летая путем, и засыпая, и просыпаясь. Ты рожден во благо, и сия наука есть дочь природы твоей. Да будет она тебе сладчайшим и вечерним, и ранним, и обеденным куском! Знай, что все прочие науки суть рабыни сей царицы. Не будь буйным! Не хватайся за хвост, минув голову. Приемли и обращай все во благо. Да будет душа твоя желудком птиц, которые песок, черепашины и камушки обращают себе вареньем крепкого своего внутреннего жара в питательные соки свои. Неблагодарная и ропотливая душа есть то же, что больной желудок, гнушающийся всякой пищи. Благодарность же есть твердость и здоровье сердца, приемлющего все во благо и укрепляющегося. Плоды блаженной жизни суть радость, веселье есть тишина сердечная, а корню зерном есть благодарность. Она есть дух чистый, тихий, благодушный, благовонный, весна и вёдро светлого смысла. Не трещит там молния и гром. Вопреки же, все терния и сорняки рождаются от несытой пиявками зависти, зависть же - от ропота, ропот же - от неблагодарной воли, наполнившей сердечные недра неусыпаемым червем, беспрерывно денно и нощно кущ грызущим. Ах! Дети мои, дети! Вот вам надежда и гавань! Евхаристия, Пишек. А что это слово значит евхаристия? Еродий. Эллины сим словом называют благодарение.
Пшиек, И так этим-то образом вас научил ваш отец? Кому же вы то благодарение воздавать будете?
Еродий. Богу, родителям и благодетелям. Оно Богу жертва, родителям честь, а благодетелям - воздаяние. Обладатели суть первые благодетели. Пишек. Чудная форма воспитания. У нас бы обсмеяли с ног до головы. Где сия мода? Разве на луне или в дикой Америке?
Еродий. Отец наш очень странного сердца. Из тысячи сердец едва можно найти одно, согласное ему.
Пишек. Так что же прочее? Еродий, Так не удивляйтесь чудной форме. Пишек. Как же так? Ведь не должно отставать от людей, а люди и мода - одно то.
Еродий, О! О! Он от сей думы дальше, нежели китайская столица от португальской. Он нам часто- пречасто такую притчу поет:
По мосту, мосточку с народом ходи, По разуму ж его себя не веди, За жуком ползая, влезешь сам в глину. Он всегда благовестит нам, что мода то же есть, что мир, мир же море потопляющихся, страна моровой язвой пораженных, ограда лютых львов, острог плененных, торжище блудников, удочка сластолюбная, печь, распаляющая похоти, пир беснующихся, лик и хоровод пьяно-сумасбродных. И не отрезвятся, пока не устанут, кратко сказать, слепцы за слепцом в бездну идущие. Блажен муж, который не идет на путь его. Вначале ведь ворота его красивы и путь пространный, в конце же его - непроходимая пропасть, неторенные дебри, бездна глубокая. Ах, каковых он приемлет к себе? Каковыми же опять отпускает от себя юношей? Если бы ваше, дети мои, око презирало такт как мое, показались бы и в ваших глазах слезы. Но око ваше есть слепо, и злодей ваш хитер, это источает слезы мне. О юноши! Когда помышлял о вас, в мир устремляющихся, нельзя, чтоб не пала мне в ум притча о волке, который, сожрав мать незлобных козлят и напялив кожу ее на себя, приблизился к стаду. Сын же, увидев мнимую мать свою, со всех сил устремился к ней, а за ним бесчисленные. Также мне приходят на память наши братья - птицы тетерева, гоняющиеся за изобилием пищи и уловляемые. Но чайки, соседки, и дятлы бережливей их настолько, насколько олени и сайгаки - овец и волов. Послушайте, дети, отца вашего песенку сию:
Будь доволен малым. За многим не гонись.
Сетей, простертых, па лов, очень берегись.
Я вам предсказываю - роскошно не жить!
На таковых-то всегда запинают сети.
Триста пали в неволю по горячей страсти,
Шестьсот плачут, в болезни из-за временной сласти.
Кто благодарен Богу, тот малым доволен,
А ропотник всем миром не сыт и не полон.
Благодарная душа бежит от сети;
Вместо же ее в сети попадает несытый. Не правду ль я сказал, госпожа моя, что отец наш нравоучение всегда печатлеет благодарностью? В благодарности, говорит, так скрылось всякое благо, как огонь и свет утаились в кремне. Верую и исповедую. Кто бо может возложить руки на чужое, если не прежде погуби благодарность, довольствующуюся своим собственным, посылаемым ей от Бога? Из неблагодарности - уныние, тоска и жажда, из жажды - зависть, из зависти - лесть, хищение, воровство, кровопролитие и вся беззаконий бездна. В бездне же сей царствует вечная печаль, смущение, отчаяние и с неусыпным червем удочка, увязшая в сердце, Сим образом живет весь мир.
Пишек. Но, друг мой, поколь мир впадет в ров отчаяния, вы с вашей богиней, благодарностью, прежде погибнете от голода, не научившись сыскать место для пропитания.
Еродий. Так ли? Б этом-то ли блаженство живет? Иметь пропитание? Вижу же ныне, желудковатой и череватой философией блаженнейшая есть засаженная в тюрьму, нежели вольная свинья.
Пишек. Вот он! Черт знает что поет! Разве же голод не мука?
Еродий. Сию муку исцелит мука.
Пишек. Да где же ее взять?
Еродий. Когда свинья имеет, как нам не достать пищи? Да и где вы видите, что свинья или наш брат тетерев, от голоду умирает? Но от обжорства или умирают, или страдают. Может ли быть безумнее безумнейшая и мерзостнейшая неблагодарность Богу, помышляющему о нас, как бояться голода? Нужного ведь никто не лишается. Зачем клевещете на владыку вселенной, как бы он голодом погублял своих домочадцев? Пища насущная от небесного отца всем подается тварям. Будь только малым доволен. Не жажди ненужного и лишнего. Не за нужным, но за лишним в море плывут. От ненужного и лишнего - всякая трудность, всякая погибель. Всякая нужность ведь есть дешева и всякая лишность есть дорога. Для чего дорога и трудна? Для того, что не нужна, и напротив того. Мы аисты. Едим зелье, кушаем зерно, поедаем змеев, редко съедаем жаб и пищи никогда не лишаемся; только боимся прожорливости. О Боже! Какая чародейка ослепила очи не видеть, что природная нужда малой малостью и мальски малым удовлетворяется и что необузданная похоть есть то же, что пытливая пиявка, рождающая в один день тысячу дочерей, никогда не сказавших: 'Довольно!'
Пишек. Отрыгну слово эллинское (мала эй) или турецкое пек эй. - 'Очень хорошо'. 'Благо же'! Но пытливая пиявка разнообразно из окружающего может ведь мало-помалу насосать себе много добреца, но уже сухая ваша, немазаная, по пословице, и немая благодарность, скажи, молю, какие вам принесет плоды?
