– Хм. – Ганс растерянно пощипал короткую светлую бороду. – Не помню, – признался он. – Сосед мой тоже сидел целыми днями и читал свои книги. Но это не самое удивительное.
– А что самое? – Она отставила допитую чашку, подалась вперед, оперлась подбородком о ладонь.
– Самое было снаружи. Когда ты выходил из комнаты, то попадал в длинный коридор с сотнями дверей. Надо было долго-долго идти по нему, потом ехать на лифте. Помнишь, я тебе рассказывал про лифт?
– Да помню, ты каждый раз спрашиваешь! Давай дальше!
– Потом опять идти по коридору, но уже очень красивому, в мраморе, с картинами по сторонам. И ты приходил… – Он сделал паузу, принялся раскуривать сигару.
– Куда приходил? Что ты дразнишься! – Она протянула руку и дернула его за ухо.
– Ну дай же раскурить! – Он в шутку отбивался свободной рукой. – Приходил в магазин! Там можно было купить еды.
– И все это в коридоре?
– Да, в смысле – не выходя на улицу. А еще там были лифты, которые поднимали очень высоко. На самом верху можно было выйти и посмотреть в окно.
– А там что?
– Там было плохо видно, – признался он. – Высоко очень. Этажей, наверное, двадцать или тридцать. Внизу был город, тянулся страшно далеко, а моря не было.
– Хорошо, так что ты там делал, во сне? Кроме того, что читал толстые книжки?
– Практически ничего. У меня было всего несколько дней, я подсчитывал иногда, успею ли все прочесть. Мы с соседом по очереди ходили в магазин за едой. Или просто покупали бутерброды, на двоих. Я с ним даже не успел толком поговорить, потому что он тоже спешил.
– Ну и зачем все это было нужно, ты хоть понял? – продолжала допытываться Гретель. Видно было, что она слегка раздражена такими нелепостями.
Ганс попытался еще раз растолковать железную логику сна:
– Надо было прочитать толстую книжку, запомнить ее и потом прийти и ответить на вопросы.
– Какие вопросы? Про что? Про то, что в книжке?
– Ну, разумеется, иначе зачем ее читать?
– А зачем это нужно? Неужели нельзя посмотреть в книжке, если так уж приспичило? – недоумевала Гретель.
– Ну, может быть, это была редкая книга? Вообще одна такая?
– Пожалуй, да… Да, конечно. Прости, милый, я не сообразила. – И она снова повеселела.
Такие сны приходили к Гансу довольно часто. И всегда действие происходило в том же самом огромном, невообразимом городе – наверное, в тысячу раз больше, чем их Порт-Элизабет. Там стояли дома в десятки этажей, улицы были во много рядов в одну сторону, и ездили по ним по правой стороне, набиваясь в громадные автобусы. Иногда было так холодно, что приходилось надевать нелепую, тяжелую одежду. Ганс видел уже много разных мест в городе, и каким-то непостижимым образом они между собой связывались, состыковывались, комар носу не подточит. Самые нелепые вещи находили объяснение – например, маленькие книжечки с фотографией владельца и его именем. А как иначе быть, если народу столько, что запомнить всех невозможно? Или вот, мороженая рыба. Сам-то Ганс готовить толком не умел, но Гретель объяснила ему, что на второй день рыба начинает портиться, а если до моря далеко и за день не успеешь довезти, даже на машине?
Гретель тоже видела сны про большой город, но они довольно скоро выяснили, что города были разными, у Гретель поменьше. Зато в нем было две большие реки, и был он красивее. Впрочем, это трудно сказать, – может, она просто была чувствительнее к красоте и умела находить ее там, где другие скользили взглядом, не задерживаясь?
И что-то должно было случиться в Гансовых снах, чего он ждал иногда, со страхом и одновременно нетерпением, но ни разу не дождался. Видимо, должно было – в холодный сезон, когда люди мрачнеют и становятся раздражительнее.
– Милый, ты не забыл, что мы сегодня идем нырять?
Ганс вздрогнул, вернулся в ясное утро. Да, и правда – сегодня все-таки выходной! Он счастливо потянулся, щурясь на солнце, и отправился в комнату, собирать оборудование.
Сегодня Карл из дайв-шопа не работал, так что они думали просто поплавать с маской в бухте, куда еще ни разу не добирались. Там, между прочим, была деревенька со странным названием Пти-Борделло, и Гретель уже язвила по этому поводу: «Может, один сходишь, что я тебе буду мешать?» Ганса подмывало сказать: «А и правда, оставайся», но уж очень было страшно ее обидеть.
Он сложил в сетку ласты, маски, трубки, плавки и купальник, в рюкзак запихнул флягу с водой, положил в карман нож, сигареты и спички, проверил часы. Вроде всё. Подумал – брать ли бутерброды или сейчас перекусить? Но так ничего и не придумал, взял с тумбочки пару яблок, бросил на дно рюкзака. В конце концов, что-нибудь там поймаем.
Миссис Ройс сидела в качалке под хлебным деревом – почему-то она совсем не боялась тяжеленных плодов, которые иногда падали и разбивались о землю с глухим треском. Гретель жарила их с луком, и они тогда устраивали семейный ужин: почти что жареная картошечка, свежепосоленная рыба, пара рюмок местного рома. Миссис Ройс принимала приглашение, ела немного и с достоинством, потом рассказывала что-нибудь из истории семьи.
Была она мулаткой, но на острове почти никого белее и не было, мулаты представляли местную аристократию. Ройсы происходили из массачусетских, точнее, нантакетских китобоев, которые в начале двадцатого века откочевали в эти благословенные края, повыбивши всех китов на Джорджес-банке. Дед миссис Ройс обосновался в Порт-Элизабет, отец женился на местной красавице и ходил отсюда в море до старости, а сама она вдовела который год и даже вернула девичью фамилию – не доживать же век никому не известной миссис Грин.
Ганс, когда увидел ее в первый раз, вдруг вспомнил бабушку своего школьного друга. Он приехал к ним на море с отцом, хозяйка так же величественно держалась, осмотрела их и молча проводила в комнату под крышей. Когда друга его звали обедать, Ганса усаживали за стол без разговоров: «Дети должны есть суп». А когда уезжали, отец протянул деньги за месяц. Бабушка отделила половину и протянула обратно. Отец удивился: «А в чем дело?» «Мальчик здесь в гостях», – проговорила она царским тоном, повернулась и вышла, не слушая возражений.
Ганс потряс головой, в который уже раз. Он никак не мог понять – почему он помнит какие-то давние истории так ясно, а что-то, что явно было позже, совсем вылетело из памяти. Он подозревал, что и город из его снов ему знаком, но имя ускользало, и что он там делал, когда, зачем – не вспоминалось. Да он, честно говоря, не очень и беспокоился: ему было чем заняться.
Гретель вернулась из сада с корзинкой инжира, отобрала несколько штук, сунула ему в рюкзак, остальные поставила у заднего крыльца, в тени.
– Миссис Ройс, я собрала инжир, очень спелый! Мы побежали! – крикнула она через плечо и полетела, тонкая и длинноногая, вверх по тропинке.
Ганс вздохнул: он никогда не мог так легко скакать по горам. «Надо бросать курить, что ли», – привычно подумал он, потом так же привычно вспомнил, что и Гретель курит, махнул мысленно рукой и отправился следом.
В этот раз, однако, и Гретель в конце концов притомилась. Солнце было уже высоко, а они не дошли еще до перевала. А ведь этот кусок был покороче – их дом стоял высоко, а идти нужно было на другую сторону острова и спускаться к самому морю. К тому же они шли по обочине дороги, а вниз вела тропа, неизвестно еще, в каком состоянии.
Поднявшись на перевал, они присели в тени, глотнули воды, и Ганс спросил:
– Ну что, не передумала?
– А ты сам не устал? Тебе еще завтра идти за баллонами.
– Так это завтра!
И они тронулись вниз. Тропа была не так плоха – сухая, хоть и каменистая, большей частью затененная. Ганс старался не думать про обратную дорогу, хотя в голове вертелась странная фраза: «Какой длины ни задай полет – обратный кажется, что длиннее». Разговаривали мало, следили за дорогой, и постепенно тропа выровнялась, пошла по ровному месту, а вскоре впереди показался просвет и полыхнул
