– Попал под горячую руку начальства, перевели.
– Из лифтёров в анабиозники?
Гречкин делает мрачное лицо.
– Без комментариев.
В комнате появляется Майя, сразу за ней – Марк, последним заходит Джонни.
– Гречкин, ты снова тут! – констатирует Марк.
Майя лукаво улыбается. Джонни просто сияет.
– Я тут надолго, – Гречкин ухмыляется.
– Его сюда перевели, – говорит Ник.
– Да что вы говорите. У нас и так перенасыщение специалистами непонятного профиля!
Майя хихикает. Краем глаза Гречкин отмечает, что на ней обтягивающий чёрный гольф. Чёрт, какая грудь. Укол ревности, снова укол ревности.
– Придётся меня терпеть, – говорит он вслух.
Джонни несёт в руках большой белый ящик, ставит его на стол.
– Так, – Певзнер садится. – Тусоваться тут – одно, а работать – другое. Что ты реально умеешь делать?
– Я умею работать с любой электроникой, которая попадёт мне в руки.
– Уже что-то, – констатирует Ник.
– Ладно, – задумчиво говорит Певзнер. – Сейчас ты не очень тут нужен. Разве что отвлекать будешь. Давай ты часа через два появишься в моём кабинете, и мы подумаем, где найти применение твоим способностям. Кстати, приказ мне ещё не приходил.
Раздаётся едва слышный писк.
– Пришёл, – Певзнер прищуривает глаз. Информация подаётся прямо на сетчатку. – Да ещё и с рекомендацией от Бакланова, личной. Похоже, ты его тест прошёл.
– Он всех через него прогоняет?
– Насколько я знаю, тестов несколько. Прошёл ты или не прошёл – неважно. Он всё подписывает, добрый. Другой вопрос, с какой рекомендацией…
– И какая у меня?
– Нормально, подыщем тебе дело. Ладно, – он поворачивается к остальным. – Всем в третью комнату. Гречкин, подожди тут, пожалуйста.
Все уходят – быстро, слаженно, без слов. Только Джонни подмигивает Гречкину напоследок.
Гречкин стоит посредине лаборатории и чувствует себя глупо. Только что вокруг него был коллектив, и вот он уже чужой, никому не нужный.
Он подходит к ящику, оставленному Джонни на столе. Обычная коробка с электронным замком.
– Открыть, – говорит Гречкин.
Коробка не заперта. Внутри – пластиковые копии чертежей.
Такие копии делаются только для стационарных архивов, никто не использует их в лабораториях. Гречкин протягивает руку к коробке, и тут из коридора появляется Майя. Она улыбается. Он готов полмира отдать за эту улыбку.
– Лаборант? – насмешливо говорит она.
– Ну да.
– А в Париж?
– В четыре, – улыбается Гречкин, – как договорились. Стартуем отсюда, думаю, нет смысла встречаться на площади.
Ему хочется поцеловать её прямо сейчас, но он понимает, что Майя не позволит.
– А поехали сейчас, – говорит она.
Гречкин вспоминает: через пару часов нужно зайти к Певзнеру. Майя играет с ним. Подвести нового шефа в первый же день работы? Отказать женщине?
– Поехали.
Она выходит первой. Гречкин тихо говорит коробке с чертежами:
– Закрыть.
Кажется, Майя не заметила его самоуправства.
9
Париж почти не изменился за последние пять веков. В центре города по-прежнему возвышается изящная ажурная конструкция Эйфелевой башни. Сложно сказать, сколько в ней осталось от оригинального сооружения Густава Эйфеля. По крайней мере, выглядит так же.
Париж, в отличие от Москвы и Нью-Йорка, долгие годы сопротивлялся переменам. Елисейские поля по- прежнему мощёные. Мостовая, естественно, перекладывается раз в полвека. Но выглядит так, как и сотни лет тому назад.
Здесь есть здания из стекла и бетона. Знаменитый некогда Дефанс давно снесли, оставив только Арку Дефанса как архитектурный памятник. Зато окрестности города обросли трёхсотэтажными небоскрёбами – жилыми и офисными. Весь хай-тек теперь – в Верхнем Париже, на орбите. Кроме того, у Франции серьёзная застройка на Луне и на Марсе.
Между Москвой и Парижем – сорок минут на авиаглиссере. Гречкин и Майя выходят из здания аэровокзала и смотрят по сторонам. Раньше тут был железнодорожный вокзал Монпарнас, и старинное здание сохранилось, но никаких путей не существует уже более трёх веков.
– Куда идём? – весело спрашивает Майя.
– Ты тут бывала?
– Конечно.
– Тогда на кладбище.
Неожиданное решение всегда может быть самым лучшим. Так, по крайней мере, думает Гречкин.
– Монпарнас, Пер-Лашез, Баньё?
– А ты подкованная.
– А то как же!
– Везде бывала.
Она смеётся.
– Вообще-то нигде.
– Тогда идём целовать могилу Оскара Уайльда.
Сколько имён забыто за эти столетия – не счесть. Люди, блиставшие в свою эпоху, превратились в прах. А могилу Оскара Уайльда по-прежнему целуют поклонницы. Они никогда не читали ни одного его произведения, они даже не знают, что он писатель, но они видят отпечатки чужих губ на граните и целуют надгробие человека, который для них ничего не значит.
– Это где? – спрашивает Майя.
– Это на Пер-Лашезе.
– А зачем целовать?
– Увидишь!
Гречкин посмеивается. Его, Гречкина, целовать гораздо приятнее, чем холодный гранит. Он вызывает такси.
Пока они мчатся над Парижем, Майя рассказывает Гречкину какую-то дурацкую историю о том, как ей сломали нос.
– …он встал и плечом совершенно точно попал мне в нос. Он выше меня на голову…
– Такое бывает? – перебивает Гречкин.
– А вот представь себе! – с вызовом отвечает девушка.
Гречкин такого же роста, как Майя, сантиметр в сантиметр, сто восемьдесят семь от земли до макушки.
– …кровь пошла, повезли в больницу. Это уже второй перелом.
– Ужас.
Гречкин не знает, как реагировать на такие рассказы. Он никогда не замечал, что её нос был сломан: он выглядит естественно, изогнутый, с горбинкой, тонкий, птичий. Он идёт ей, если можно так сказать о
