Мастерский выстрел! Оставайтесь пока в лодке и держите наготове оружие, все может случиться. Я побегу туда.
Несколько взмахов веслом — и я оказался почти у берега. Подбежали, радостно повизгивая, собаки, но потом снова стали всматриваться в ту сторону, откуда пришел лев. Значит, опасность не миновала? Из темноты двигался к нам прыжками зверь, такой же большой, как и убитый. Да, это была львица! Перед костром она остановилась, начала подвывать и кружить вокруг огня, не обращая внимания на собак. Очевидно, искала своего друга. Какое счастье, что они не пришли вместе! Но вот она увидела его, прыгнула, тронула лапой, лизнула рану. Потом высоко подняла свою голову и протяжно, жалобно завыла. Мы вздрогнули. И в ту же секунду раздался выстрел, и правая передняя лапа зверя опустилась. Я тотчас поднял ружье, прицелился и выстрелил. И снова страшный вой — выстрелом львице раздробило нижнюю челюсть. Теперь вперед бросились собаки. Они напали на раненую и стали кусать ее. Все закрутилось в едином клубке тел — прыгающем, катающемся, извивающемся в свете догорающего костра. Яростный рев мешался с визгом собак. Стрелять я не мог, боялся задеть собак. Львица вдруг сильно ударила Билли, отчаянно вцепившуюся ей в горло, и разорвала бедняге живот. Вне себя от горя я подскочил и всадил охотничий нож прямо в грудь зверя, но было поздно. Скоро появился Фриц. Враг был мертв, но за его смерть пришлось заплатить дорогой ценой.
Мы позвали Эрнста и Жака и, потрясенные случившимся, все еще не верили, что потеряли столь дорогое нам существо.
— Сходите, — наконец произнес я, — принесите факелы. Давайте внимательно обследуем поле битвы.
Да, Билли погибла, она лежала все еще судорожно вцепившись челюстями в горло львицы. Рана ее была ужасна. Билли пала жертвой собственного мужества и верности.
— Вот что, Эрнст, — сказал Фриц после долгого молчания, — ты обязан написать добрую эпитафию в честь Билли. Она заслужила это.
— Согласен, — ответил Эрнст, — только дайте мне опомниться, оправиться от потрясения. Видите, какие у зверей лапы, а пасти какие! Плохо бы нам пришлось.
— Да, — согласился я, — без снайперского выстрела Фрица дело, похоже, обернулось бы катастрофой. Спасибо тебе, сын! И сегодня ты вел себя как полагается!
Фриц покраснел от радости и смущения.
— Давайте завтра снимем с убитых врагов шкуры, — предложил он, — а что касается Билли, то похороним ее немедленно при свете факелов, воздадим ей честь, она того заслужила.
Фриц и Жак быстро вырыли могилу, грунт был нетвердым. Я высвободил челюсти собаки, осмотрел раны Каштанки, Буланки, Поспешилки — они оказались неопасными.
Мы уложили павшую героиню в готовую могилу, засыпали землей и поклялись, что со временем возведем над ней величественный курган.
— А когда же будет готова эпитафия? — спросил Фриц.
— Пожалуйте, — сказал Эрнст и начал с пафосом читать:
— Очень хорошо, парень, — сказал Жак и пожал руку брату.
Решено было позже поместить на могиле эту эпитафию, на вечную память.
— Что, так и будем всю ночь стоять как на вахте? — спросил вдруг Жак. — Не знаю у кого как, а у меня уже бурчит в животе. Не откушать ли нам мяска? Свиная голова ни в коем случае не должна превратиться в мумию.
Мы все тоже вдруг почувствовали голод, но когда подошли к кострищу, то вместо жаркого обнаружили обугленные головешки. Ребята приуныли. Только я решительно проткнул несъедобный верхний слой до самого рыла. Оно оказалось вкусным и приятным, хватило на всех. Насытившись, мы решили отдохнуть в лодке. Но было холодно, поэтому пришлось утепляться.
Резкая смена дневной жары ночным холодом часто опасна для человека; кстати, перепадом температур, скорее всего, объясняется то, что многие звери теплых зон, такие, например, как гиена и лев, имеют густую шерсть…
Встали с восходом солнца и, бодрые и веселые, принялись снимать шкуры с животных. На это ушло несколько часов. Звериные туши остались лежать на месте. Незамедлительно, откуда ни возьмись, налетели птицы. Солнце грело довольно сильно, запахло гнилым, зловоние исходило от наших устриц на берегу. Оставив все как есть, мы поспешили домой.
Жак посчитал, что шкура льва отлично заменяет пальто, и набросил ее себе на голову и плечи. Братья смеялись и называли его Геркулесом.[78]
Еще он не захотел плыть в каяке, уверяя, что от двухлопастного весла у него болят руки, а от ударов кабана саднят раны. Жак и Эрнст сели ко мне в лодку, где благодаря парусу можно было плыть, не прибегая к особым физическим усилиям.
Фриц поместил в каяк провиант и всем своим видом дал понять, что предпочитает плавание в одиночестве.
Мы тоже загрузили лодку охотничьей добычей, подняли якорь и покинули Жемчужную бухту. Двигались в направлении к рифу, к уже упомянутому проходу, соединявшему бухту с открытым океаном. Мы потратили почти два часа, чтобы выйти в океан, и это произошло из-за Фрица. Он причалил к нам и передал мне письмо, якобы полученное с утренней почтой, когда я еще спал.
Я не особенно удивился, так как привык к «почтовым» шуткам ребят и розыгрышам. Однако все же спустился в «каюту», чтобы изучить содержание послания. Конечно, голова моего сына была забита мыслями о несчастной англичанке, о необходимости помочь ей. Чтобы отговорить парня от авантюрных планов, я покинул «каюту», но дать доброе напутствие Фрицу не удалось — он был уже далеко и греб в противоположном нашему курсу направлении. Я взял рупор и прокричал ему вслед: «Доброго пути, Фриц, будь осторожен и поскорее возвращайся!» Но он, кажется, не слышал моих слов, поскольку не отозвался и скоро скрылся за предгорьем, которое, находясь напротив мыса с аркой, служило границей для прекрасного Жемчужного залива. Я предложил назвать этот выступ мысом Прощания.
Фрица решили не ждать, чтобы не волновать матушку поздним возвращением; курс взяли на восток и к вечеру благополучно прибыли в бухту Спасения. Матушка радовалась нашему прибытию, но опечалилась отсутствием Фрица. Франц горевал из-за гибели славной Билли. Но свиные окорока и львиные шкуры смягчили боль утраты.
На следующее утро я сам отвез шкуры животных в дубильню на Акульем острове. Там заложил их в кислый раствор на протравливание. Захотелось сохранить на шкурах ворс и изготовить из них мягкую пушнину. Миновало пять дней со дня отъезда Фрица, он не появлялся и не посылал вестей. Мы обеспокоились. Наконец я не выдержал и предложил ехать ему навстречу — во всяком случае до Жемчужного залива, куда Фриц, по всей вероятности, уже прибыл. Мой план одобрили, даже матушка решилась ехать с нами. Она всех поторапливала. Я принялся готовить пинасу к отплытию. Без промедления
